Майкл раздумывал над этим вопросом, когда в полном одиночестве готовил себе кофе и недовольно оглядывал пустые стены и холодную белую кухонную мебель, окружавшую его. А вызывало ли какие-нибудь эмоции упоминание его имени у его собственных жен? Или он сам стал забытым персонажем из их жизни?
«А ведь я тоже могу умереть, как этот Билли Блейк, — размышлял Дикон, — скорчившись в углу своей проклятущей квартиры. А через несколько дней меня обнаружат, и, скорее всего, совершенно незнакомые мне люди. Да и кто может сюда заявиться из друзей? Джей-Пи? Лайза? Или мои собутыльники из паба?»
Боже мой! Неужели жизнь его настолько пуста и бессмысленна? Неужели он такой уж никчемный человек? Совсем как Билли Блейк…
В редакцию он приехал пораньше, сразу же уточнил месторасположение своего объекта исследования и дорогу, ведущую к нему, в большом справочнике, оставил записку, где сообщал, что приедет на работу попозже, и, сев в свою машину, покатил на восток. Он направлялся туда, где раньше находился знаменитый лондонский порт. Как и во многих других мировых гаванях, рабочие доки и грузовые суда уступили здесь место прогулочным яхтам, роскошным пристаням и дорогим коттеджам на берегу реки.
Майк проехал по западному побережью Айл-оф-Догз, без труда найдя отремонтированный склад, где компания «У.Ф.Мередит» разместила свои офисы. Затем он подрулил к грязному помещению, окна которого были забиты досками. Это здание совсем не походило на своих аккуратных соседей. Только приглядевшись к нему повнимательней, можно было заметить сходство в архитектуре дома, в особенности замечательную двускатную черепичную крышу. Майклу не требовалось напрягать воображение, чтобы представить себе, как выглядел раньше этот печальный пережиток Лондона викторианской эпохи. Он достаточно долго жил в столице и своими глазами наблюдал, как происходило преображение старых доков. Они сменялись достойными восхищения пейзажами. Теперь Майклу было достаточно одного взгляда на перестроенные старые склады, чтобы напомнить себе о том, что все вокруг можно изменить.
Припарковав машину, Дикон взял с собой фонарь, припасенную бутылку виски «Белл» и через приличную дыру в заборе направился к старому заброшенному складу. Сначала он проверил надежность фанерных щитов на окнах и дверях склада, и только после этого отправился к запасному выходу. От реки стену здания отделяло пять-шесть метров поросшего кустарником открытого пространства. Майкл поплотнее запахнул плащ, защищаясь от пронизывающего ветра, который дул с Темзы и сильно трепал кожу на лице. До него не доходило, как можно обрекать себя на жизнь в подобных условиях. Тем не менее, очень скоро он увидел небольшую группу людей, которых, видимо, не слишком донимала промозглая утренняя сырость. Они расположились возле открытых дверей склада, сгрудившись вокруг жаровни с пылающими дровами. Увидев незнакомца, они подозрительно уставились на него.
— Привет, — дружелюбно произнес Майкл, протискиваясь на свободное местечко и присаживаясь рядом с ними, поставив между ног бутылку виски. — Меня зовут Майкл Дикон. — Он вытащил пачку сигарет и предложил их присутствующим. — Я репортер.
Самый молодой из компании хихикнул и, состроив благопристойную мину, представился, подражая интеллигентной речи Майкла:
— Привет. Меня зовут Мистер Задница. Я бездомный. — Он взял сигарету из протянутой пачки. — Если не возражаете, я приберегу ее к обеду, когда будет что выпить.
— Я не против, мистер Задница. Хотя на вашем месте я не стал бы ждать так долго.
У юноши было худое изможденное лицо и бритая голова.
— Вообще-то мое имя Терри, — признался он. — А что тебе здесь нужно, недоносок?
«А ведь он совсем молод», — подумал Дикон, заодно отмечая про себя, что такая жизнь уже наложила свой отпечаток на внешность собеседника. В нем чувствовалась и агрессия в выпяченной вперед нижней челюсти, и неприкрытый цинизм в прищуренных глазах. Неожиданно Майкла обожгла мысль, что его приняли за небогатого гомосексуалиста, забредшего в эту глушь в поисках случайного партнера.
— Мне нужна информация, — нейтральным голосом заявил журналист. — О некоем Билли Блейке. Он ночевал здесь, если, конечно, не находился в тюрьме.
— А кто тебе сказал, что мы его знали?
— Та женщина, что оплатила его похороны. Она говорила, что приходила сюда и получила от вас кое-какие ответы на интересующие ее вопросы.
— А-м-м-манда, — встрял в разговор другой бездомный. — Помню. Не так давно я встретил ее на углу, и она подала мне пять фунтов.
Терри нетерпеливым жестом отмахнулся от него:
— Зачем репортеру понадобился человек, который уже полгода как мертв?
— Сам еще толком не знаю, — честно признался Майкл. — Может быть, хочу доказать, что жизнь Билли все же представляла какую-то ценность. — Он положил ладони на горлышко бутылки. — Тот из вас, кто сообщит мне полезную информацию, получит вот это.
Более старшие нищие уставились на бутылку, но Терри продолжал смотреть в глаза Майклу:
— А что значит «полезную»? — не без иронии произнес он. — Я, например, прекрасно знаю, что он плевать хотел на все на свете. Это будет считаться «полезной информацией»?
— Я бы и сам мог догадаться об этом, Терри, учитывая обстоятельства, при которых он умер. Для меня полезным окажется то, чего я пока о нем не знаю. Или поможет найти человека, который поделится своей информацией о Билли. Для начала хотелось бы узнать его настоящее имя. Кем он был до того, как назвался в полиции Билли Блейком?
Но все присутствующие лишь отрицательно помотали головами.
— Он рисовал картины на асфальте, — пробурчал один старик. — У него даже было свое место возле пристани.
— Это мне известно от Аманды, как и то, что Билли всегда рисовал одну и ту же картину — Рождество Христово. Кто-нибудь может мне сказать, почему?
Ответом послужило все то же общее проявление отрицания. «Как же они напоминают мне персонажей из „Звездных войн“, — подумал Майкл. — Этакие иссохшие морщинистые существа, но с горящими глазами, свидетельствующими о ловкости и хитрости».
— Просто всеми узнаваемое изображение Святого Семейства, — пожал плечами Терри. — Он был вовсе не глуп и хотел побольше заработать. Под картиной Билли писал: «Благословенны будут бедные» и сам ложился рядом. При этом он всегда выглядел совершенно больным и таким несчастным, что прохожие начинали испытывать чувство вины, когда шли мимо и читали эти слова под картиной. Вообще-то Билли вытягивал из них немало. Но вот когда напивался, то становился агрессивным и начинал приставать к туристам с проповедями. Это их здорово отпугивало, и волей-неволей Билли приходилось протрезвляться, чтобы зарабатывать по новой.
Лица бездомных начали расплываться в улыбках при воспоминаниях о проделках Блейка.
— Трезвый Билли был замечательным человеком и художником, но пьяный становился совершенно невыносимым, — заметил один старик. Он усмехнулся каким-то своим мыслям, и пергаментная кожа его лица складками собралась внутри свалявшегося вязаного шлема. — У трезвого Билли картины напоминали рай, а как напьется — сущий ад.
— Получается, что он рисовал две разные картины?
— Он рисовал их сотнями, если только ему удавалось достать бумагу. — Кивком головы старик указал в сторону офисов. — По вечерам Билли выбирал из их мусорных баков конверты и использованную бумагу, а потом всю ночь рисовал. Утром же он терял к ним всякий интерес.
— И куда же он их девал?
— Мы использовали их для растопки.
— А Билли не возражал?
— Нет, — подключился к разговору еще один старый нищий. — Ему нужно было греться, как и всем нам. Скажу больше: его это даже веселило. — Он постучал себя по лбу скрюченным пальцем. — Билли был сумасшедшим, вроде Болванщика. Всегда распинался насчет адского пламени, приносящего очищение. Один раз даже сунул руку прямо в кучу пылающей бумаги, и держал ее там до тех пор, пока мы его не оттащили.
— Зачем же он это сделал?
Присутствующие безразлично пожали плечами. Казалось, все думали об одном: «Какая может быть логика в поступках безумца?»
— Он частенько это проделывал, — вспомнил Терри. — Иногда засовывал в огонь обе руки, но чаще одну правую. Меня это всегда раздражало. Бывали дни, когда Билли вообще не мог шевелить пальцами из-за ожогов, но все равно продолжал малевать свои проклятые картины. Зажимал пастель между двух пальцев, а чтобы рисовать ему приходилось двигать всей рукой. Говорил, что ему необходимо чувствовать муки творчества.