Если бы девочка выказала покорность и сдалась без боя, люди впали бы в уныние, отступили бы в сторону и финал происшествия был бы печален. Если бы ее сопротивление было яростным натиском и оскорблением для самураев, те восстали бы на защиту своей чести и пролилась бы кровь. Но самураи ушли, не оскорбленные, а лишь раздосадованные, никому не причинив и не замышляя причинить вред.
— Ай да малышка! — выкрикнул кто-то.
— Ловко же ты избавила нас от этих жестяных болванов! — зашумела и засмеялась толпа.
Кицунэ улыбалась обступившим ее людям. Всеобщая радость наполняла дыхание каждого неповторимым сладким вкусом. Глаза, угасшие от отчаяния и невзгод, наполнялись жизнью. Завтра же молва об этом чуде разнесется по всему городу. Почему? Да потому что слишком долго ни с кем из присутствующих не происходило ничего по-настоящему хорошего. Завтра здесь соберется столько людей, что мешающие стены попросту разберут на кирпичи, а крышу выбросят, чтобы не упала на головы.
Посмеиваясь над собственными мыслями, Кейко следила за тем, как Кицунэ скользит сквозь толпу к месту установки аудиосистемы, и, пошептавшись с артистом, меняющим кассеты, снова оборачивается к толпе.
— Нам удалось спасти не только меня, но и наш праздник! — задорно выкрикнула она. — Позвольте же мне в благодарность подарить вам еще одну песню!
Зазвучала музыка, и, плавно пританцовывая на месте, Кицунэ поднесла микрофон ко рту:
— В день любой, млеет ли под жарким солнцем зелень кустов сирени у дома или блестят на окнах капли дождя, я, словно незримая тень, танцую по пустынным коридорам. Красота окружающего вас мира, мой господин, — чистота и уют, я их незримый страж. Не замечая меня, вы касаетесь свежего цветка в вазе, который я поставила для вас. Ступаете по мягкому ковру, что постелила я. Любуетесь игрой света, проникающего в чистые окна. Все это — мои подарки вам. Это моя душа и любовь, наградой которым — вашем счастье. В будничных делах мои руки творят волшебство красоты, ведь я знаю, что все это — для вас.
Песенка из кинофильма о служанке, простой работнице в доме композитора Единства Культуры. Стесняясь своего происхождения, она прячется при приближении хозяина, ускользает и пытается не попадаться ему на глаза. Она даже не подозревает, что, чувствуя ее любовь, композитор на волнах светлых чувств одну за другой пишет прекрасные мелодии, покоряющие сердца слушателей по всему миру. Талант и любовь — творцы шедевров.
Кицунэ легко вошла в образ. Когда она бросала взгляды в зал, каждому из слушателей казалось, что поющая девушка смотрит только на него, и каждый чувствовал себя важным и добрым господином, которого любит стеснительная, робкая служанка.
Сияя улыбкой, Кейко осторожно выскользнула из ресторана и побежала к своей знакомой, что торговала концертными платьями.
— Не позволите ли взять несколько вещей напрокат? — спросила она, перехватив уже собирающуюся уходить домой торговку. Та, ворча, взялась за работу.
На приглашающий зов Кейко и тех, кто слышал пение Кицунэ, отозвалось немало народа. Нашлись и необходимые материалы. Из ящиков и досок быстро соорудили сцену, из кладовой ресторана извлекли высокие колонки мощной аудиосистемы, покрывшейся пылью, но по-прежнему способной воспроизводить музыку. Вдоль площадки для зрителей поставили бочки, в которых зажгли строительный мусор, обломки ящиков и дрова, что принесли со своих дворов добровольцы. Живой огонь заплясал, разгоняя тьму и холод, и у опустевшего ресторана зазвучали песни Кицунэ. Слыша музыку и чарующее пение, полное искреннего веселья, все больше людей подходило к площадке, и в этой толпе тот самый, встреченный утром, глава района издали любовался своим «Северным Ирисом». Очарованный дядька едва не плакал с досады, прекрасно понимая, что опоздал. Теперь у него не было ни единого шанса поближе подойти к порхающей по сцене девчонке.
Кто-то притащил фейерверки, и спонтанно организованный концерт превратился в безудержные танцы, озаряемые разноцветными яркими вспышками огня в небе. Кицунэ кружила по сцене, и в ее душе в этот момент не было ни тени пережитых невзгод и страхов. Людское счастье в пыль развеивает духовную тьму, плоть демонов. Никто на свете в тот вечер не смог бы убедить ее в том, что она — чуждое людям чудовище. Кицунэ своими глазами видела и всей душою чувствовала, кто она.
Движение руки художника, когда он потянулся за кистью, передалось воздуху, и пламя свечи, одиноко мерцающей в полутемной комнате, затрепетало. Тени заметались по стенам и потолку. Художник выждал минуту, прежде чем игра света и тьмы завершилась. Кисть, которую взял Лианг из открытой коробки и макнул в краску, коснулась листа.