— Смею заметить, Мицуми-сама, что вы стройнее и изящнее меня раза в два. Любое ваше платье, если я попытаюсь его надеть, сразу разойдется на мне по швам.
— Но… но мы обязательно что-нибудь для вас подберем! У меня есть косметика и украшения. Соглашайтесь!
— Нет. Прошу вас, покиньте мою комнату, леди Мицуми.
Время шло, и Такеджи уже начал подумывать о том что пора бы, наверное, отправиться на поиски скрывшихся девушек, но когда он совсем было собрался, в трапезную вошли сразу обе пропавшие.
Оборотница плелась за мико с донельзя обиженным и сердитым видом. Очищающую печать не подарила, кимоно померить не дала, синтай никаких не показала, богов призывать отказалась. Пришли в храм, и никакого праздника! Эта женщина вообще жрица? Жмотина рыжая. Разве могут хорошие люди быть такими вредными?
Кицунэ осторожно уселась на подушку у стола и насупилась. Она долго не произносила ни слова и только угрюмо поблагодарила, когда мико поставила перед ней глиняную плошку с лапшой. Оборотница даже не стала хвалить жрицу за умение, хотя можно было бы, если бы не обида. Торговец не обманул. Готовила мико действительно превосходно.
Трапеза сопровождалась дружеской беседой, в которой Кицунэ и Такеджи очень убедительно притворялись парой влюбленных, сбежавших от ополчившейся против них родни. Жрица с интересом слушала историю, которую рассказывал Такеджи, а маленькая оборотница всеми силами старалась не краснеть от стыда, слыша в ответ на вранье слова утешения и поддержки. Но что она могла поделать? О возможности перестать прятаться и притворяться ей пока приходилось только мечтать.
После окончания ужина, жрица проводила гостей к пустующей комнате, в которой можно было разместиться на отдых. Кицунэ блаженствовала, оказавшись в сухом и теплом, лишь немного пыльном, помещении. Она с ужасом вспоминала снег и грязь постоялого двора. Как там можно отдыхать? Вот здесь обязательно получится нормально выспаться!
Вежливо выставив своего спутника в коридор, Кицунэ открыла чемодан с вещами леди Мицуми и после довольно продолжительной возни сумела самостоятельно сменить свою не в меру шикарную дорожную одежду на шелковое ночное платье с красивым узором из золотых цветов. Действительно, не спать же ей в корсете? И переодевание — замечательный предлог избавиться от чужих глаз. Воспользовавшись тем, что за ней никто не наблюдает, маленькая лиса торопливо порылась в чемодане, надеясь отыскать какие-нибудь улики, проясняющие судьбу владелицы этих вещей. Просто так доверять чужим словам нельзя. Вдруг Такеджи на самом деле подлый вор и обманывает Кицунэ так же, как они только что вдвоем обманывали Мисаки-сан?
Поиски были успешны, и Кицунэ осторожно извлекла с самого дна чемодана кожаный дамский кошелек, брошенный сюда, очевидно, при торопливых сборах. В кошельке обнаружились деньги, несколько не особо важных документов и… небольшая, но бережно хранимая, фотография. С этой фотографии на оборотницу смотрела та же девушка, что и с удостоверения личности, которое отдал Кицунэ Такеджи. Леди Мицуми. И рядом с ней на фоне цветущего летнего парка стоял бравый капитан Такеджи, собственной персоной. Молодой мужчина и красавица-девушка улыбались фотографу, а в улыбках их светилось неподдельное счастье. На обороте фотографии красовались нарисованные губной помадой стилизованное изображение сердца и пара иероглифов, в которых, наверное, были зашифрованы имена влюбленных. В самом низу, под иероглифами, была проставлена дата: двенадцатое августа, пятьсот двадцать четвертого года.
Оборотница почувствовала себя так, словно сбросила с плеч тяжелый камень. Значит, Мицуми и Такеджи действительно были близки. Но что же между ними произошло? Нет, теперь-то господин капитан ни за что не отвертится! Уж Кицунэ-то, жадная до романтики, вытрясет из него рассказ!
— Моя леди, ванная свободна, — сказал Такеджи, постучав в дверь.
Кицунэ поспешно вернула фотографию на место и убрала кошелек обратно в чемодан.