– Странная история, – со значением сказал Сан Саныч.
Да что ты говоришь! А сам-то много тут чего раскопал, пока я в госпитале валялся? Элементарную задачу поставили: притащить к нам кого-нибудь с той стороны, желательно из тех, кто возле Янова живет. Неделю у разведчиков проторчал – так никого и не добыли. Понятно, почему шеф так ждал моего возвращения. С этим аккуратным недоумком дела не сделаешь. Минаев положил гимнастерку на тумбочку и повернулся ко мне.
Роль прикроватных тумбочек у нас выполняли ящики из-под ленд-лизовской тушенки. Это Сема подсуетился, урвал у поваров. Борта ящиков щедро покрыты надписями. Из-за этих надписей у нас с Сан Санычем давеча разгорелся спор: как правильно пишется слово «тушенка». Американцы написали через «о». Минаев утверждает, что должно быть через «е». Я долго втолковывал болвану, чем отличается неграмотный пень от здравомыслящего человека, но безрезультатно. Потом Минаев приволок с кухни пустую банку из-под «свинины тушЕной». Пришлось как-то выкручиваться, объяснять, что это совсем разные случаи. Спорили, кстати, на щелобан. Ладно, авось забудется.
– Я считаю, что товарищ полковник прав, – спокойно и веско заявил Минаев. – Скорее всего, товарищ Зуев подвергся гипнотическому внушению.
– Жаль, ты этого лейтенанта Андреева не поймал, – притворно вздохнул я. – Он бы тебе подтвердил мои слова. Ну и вообще… пригодился бы.
Минаев насупился и снова занялся гимнастеркой. После того как я вернулся из Ельска, шеф по-быстрому выслал за Андреевым группу во главе с Сан Санычем. И Минаев умудрился упустить командира разведроты: прямо у них на глазах Андреев рванул в лес и был таков. Так что – у кого-то трупы рукой шевелят, а у кого живые ногами так перебирают, что угнаться невозможно.
Отшив Минаева, я снова принялся разглядывать потолок. О чем-то я таком интересном размышлял… А, точно! Дневник этот. Судя по всему, тот мертвый, которого Андреев называл «Глок», хотел стать писателем. В дневнике содержалась фантастическая повесть, причем весьма интересная: начав читать по необходимости, я невольно заинтересовался. Но дело сейчас не в этом. Дело совсем в другом: в дневнике Глока был выдран последний лист. Неаккуратно так выдран, будто бы в спешке, или от нервов рука дрогнула. И вроде не было у меня особых резонов так считать, но почему-то казалось, что этот лист очень важен. Опять же, вопрос: кто его выдрал? Владелец дневника? Или кто-то из тех, кто его нашел? Шеф говорит, что, когда он увидел труп, рюкзак бойцы уже распотрошили: вещи были разложены на траве рядом с фельдфебелем. Мог кто-то из солдат незаметно вырвать лист? Мог. А если этот клочок бумаги остался в рюкзаке? Рюкзак я потом осмотрел: стандартный маршевый ранец вермахта, с меховым верхом (дыра от выстрела располагалась у самого края). И не было в этом ранце никаких складок, где бы этот лист затерялся.
– Минаев! – воскликнул шеф.
Все вздрогнули. Была у товарища полковника такая привычка: сидит-сидит себе молча, размышляет – а потом, придя к какому-то решению, тут же без предупреждения начинает доводить его до подчиненных.
– Я! – Сан Саныч вскочил.
– Завтра выяснишь и начнешь прорабатывать всех бойцов, что были в секторе обороны, на который выходил этот самый Глок. Понятно?
– Так точно!
Ишь, подхалим. Скоро будет перед шефом на караул брать.
– Тимохин!
– Я! – вскинулся Сема.
А ведь заразно это, таким макаром скоро начнем строем ходить. Видимо, всему виной появившаяся у Федора, нашего, Степаныча манера обращаться к опергруппе по фамилиям. А подцепил он эту манеру в штабе полка, потому что больше вроде бы негде. Боевой офицер, туды его…
Чего я так прицепился к вырванному листу? А вот чего. Если надо что-то важное записать, а времени нет: хватаешь ты, допустим, дневник, откидываешь обложку – первая страница исписана, негде писать на первой странице; тогда быстро переворачиваешь на другую сторону, потому что последний лист всегда чистый…
Допускаем, что это был наш шпион. Точнее – шпион человека, известного нам как лейтенант Андреев. Он перешел через линию фронта, чтобы донести до Андреева какую-то информацию. Важную, судя по всему, информацию. Настолько важную, что помчался быстрее ветра. И даже перед позициями одежду не скинул (а она вся мокрая после речки). Не идиот же он, в самом деле, чтобы ночью выходить к нам в немецкой форме. Бежал, бежал сломя голову! Значит, времени все подробно записать не было. А вот по-быстрому черкнуть, перестраховаться, так сказать – информация-то важная, из-за нее Глок жизнью рисковал – вполне логично. На случай, если подстрелят.