– Глок! – зовет снизу Чапай.
– Сейчас!
Напарник копошится в орешнике у подножия холма – собирает дрова. Его невысокая крепкая фигура мелькает среди кустов, камуфляжная расцветка периодически сливается с листвой, и тогда Чапая можно проследить только по шевелению веток. Пусть копошится. Я остаюсь на месте. Почему-то кажется, что вот-вот смогу что-то понять…
Холмистая равнина, поросшая сухим ковылем, тянется вдаль. Белые метелки напоминают пену на гребнях волн. Кое-где монотонность травы нарушают заросли кустов, похожие на застывшие взрывы. Кляксой чернеет проплешина аномалии. Машинально отмечаю, что надо бы сходить, проверить на предмет артефактов.
И тут же снова накатывает: весь мир перестал существовать, в пыль растерто столько людей, а здесь, в Зоне, по сути-то ничего и не поменялось. Колышется трава под выцветшим небом, носятся листья над разбитым асфальтом… Только там, вдалеке, где раньше торчала такая привычная полосатая труба, теперь блестит на осеннем солнце большое озеро.
Может быть, именно поэтому обитатели Зоны так легко пережили катастрофу? Не в буквальном смысле – тут-то все понятно: проверенные убежища, сотни раз спасавшие от выбросов, спасли и на этот раз. Имеется в виду другое. Изгои, отщепенцы – мы заметили, что мира больше нет, только потому, что периметр Зоны перестал охраняться. А в остальном для нас ничего не изменилось. Или все-таки изменилось?
– Глок!
В голосе Чапая сквозит раздражение. Я спускаюсь вниз – нужно помогать. Вместе быстро разводим костер, процеживаем воду, вешаем над огнем котелок. Можно покурить.
– Чего ты там высматривал? – интересуется Чапай.
Как объяснить? И стоит ли вообще объяснять? Я гляжу на напарника: глаза лукаво поблескивают, из-под густых усов проглядывает усмешка. Поймет? На самом-то деле веселье это ненатуральное. Помню, точно так же лукаво щурился Чапай, передавая мне последний магазин, когда нас зажали у бетонного завода.
– Да видишь ли… – все-таки решаюсь поделиться сокровенным. – Вот с этого самого холма я осматривал окрестности год назад. Дня за три, по-моему, перед Взрывом.
Ничего не отвечает Чапай, наклоняется над котелком, помешивает макароны. Понял, значит, о чем я. Это хорошо. Радует, что я не один такой, с «зубной болью в сердце».
Со стороны леса прилетают две вороны, кружатся над костром с мерзким карканьем. Небо совсем чистое, по-осеннему блеклое, солнце поднялось уже высоко, пригревает.
– Накаркают сейчас. – Чапай недовольно поглядывает на птиц.
Макароны готовы. Вырезаю крышку, вываливаю тушенку в котелок. Воронам, видимо, надоедает нас дразнить – улетают. А может быть, они просто по людям соскучились? Мало их, людей, осталось. На уровне статистической погрешности. Едим молча, так же молча прикладываемся к фляжкам. Закуриваем. Чапай подкладывает куртку под голову, ложится.
– Мы с Чекистом весной в рейд ходили, – говорит он в небо. – Бабай выделил две бочки солярки. Просил не говорить никому… Но теперь уже неважно. В сторону Москвы поехали. Мало, конечно, горючки, но по пути еще планировали достать.
Чапай вещает монотонно, как будто сто раз рассказывал эту историю, и надоело ему уже, оскомину набило… А я замер с кружкой в руке, смотрю на его равнодушное лицо и вижу, что веселые морщинки вокруг глаз куда-то исчезли.
– Зверья много, – продолжает Чапай. – В основном мутанты, с Зоны. На джип, конечно, в лоб бросаться опасались, но пару раз нас чуть не зажали. Карта была. Ночевали в воинских частях. Там и горючку брали. На АЗС соляра, та, что с присадками, – она давно протухла. А у вояк законсервированная – самое то.
Он надолго замолкает. Здесь, под холмом, очень тихо, только ветерок чуть проходится по верхам орешника. Костер почти прогорел, угли начинают подергиваться пеплом. Я беру котелок, начинаю обтирать сорванными листьями.
– Ни одного человека. Понимаешь, Глок? – Чапай поворачивается ко мне. – Это очень страшно. Когда города, поселки, дома – и никого. До Хомутовки доехали, это уже на территории России, и там развернулись.
– Почему?
– В аномалию угодили. «Разрядник» всю проводку пожег. Кое-как залатались – и обратно.
Чапай быстро поднимается, начинает собираться.
– Знаешь, – сообщает он рюкзаку, – и очень хорошо, что не доехали. Мне Москву в таком состоянии, как Киев, видеть совсем не хочется.