Загружая в фургон громоздкий, тяжеленный кусок металла, Гордон на миг отвлёкся и задумался о том, для чего могла бы эта глыба предназначаться. В голову ничего не приходило. Железяка напоминала блок древнего двигателя внутреннего сгорания, по которому кто-то хорошенько стукнул четырехгранным ломом.
И весила эта хреновина не меньше тонны.
Дзинь! Бряк! Гордон замер. Медленно дыша, он подумал о том, что на самом деле его тревожило: о кодированных посланиях от Сабы, полученных им накануне вечером.
Сообщения были такие же, как прежде: «ищу», «уроки науки изгнания», «все хорошо», «опасности нет».
С ума можно было сойти от этой неопределённости. Ему хотелось получить от Мариам подробный отчёт об истинном положении дел, а ещё выяснить, что конкретно она изучает, и тоже этому научиться.
Археолог вздохнул и осмотрел кучу мусора на погрузочной платформе. Что это были за вещи, для чего ими пользовались? Посреди кучи лежало нечто вроде стального зонтика, наполовину раскрытого, треснувший пластиковый ксилофон и полдюжины подставок для обуви, изготовленных для великана ростом не менее двадцати пяти футов и с пальцами по обе стороны ступни. Короче говоря — инопланетянский мусор.
— Любая более или менее высокоразвитая техника неотличима от волшебства, — пробормотал Гордон, — а если бы подобная работёнка досталась Артуру Кларку, он бы, скорее всего, заметил, что подобные технические отходы неотличимы от произведений искусства.
На взгляд Эша, впрочем, искусство это было весьма невысокого пошиба. Большей частью попадались абстрактные скульптуры, изображавшие неведомо что, напоминающие те, что на Земле обычно устанавливают на площадях перед зданиями общественных организаций.
«Интересно, — думал археолог, — какого мнения об этом другие нурайлы и многое ли им вообще известно о той технике, которая поддерживает существование этого странного общества?»
Одно вроде бы не вызывало сомнений: эта цивилизация медленно, но верно катилась под откос, потому что к настоящему времени от неё ничего не осталось.
«Интересно, долго ли смогли бы древние инки, к примеру, прожить в городе двадцатого века, если бы город этот им оставили в их личное пользование? Что бы произошло? Они овладели бы техникой, или погибли бы из-за неё, или просто-напросто все механизмы помаленьку заржавели бы от неизбежного простоя и небрежения? Не это ли происходит здесь?»
Гордон вздохнул. Последние остатки мусора исчезли внутри фургона.
Он уже успел промокнуть под нескончаемым моросящим дождём, но радовался прохладе. Смахнув капли со лба и ресниц, он скользнул в кабину, забрался на сиденье и нажал кнопку на пульте управления.
Мусоровоз затрясся, надрывно взвыл и заскользил вперёд со скоростью улитки. Как только машина отъехала на такое расстояние, что Эша не смог бы увидеть никто из хранителей Дома, он отодвинул край рукава и посмотрел на часы. Неплохо. Он все рассчитал верно. До здания, в котором располагалась система переработки отходов, археолог доберётся с большим запасом времени.
Фургон, то и дело чувствительно подрагивая, тащился по своему маршруту. Время от времени его основательно подбрасывало, и он почти останавливался. Всякий раз Гордон вылезал из кабины и с помощью плоского инструмента, найденного среди мусора, выдёргивал из земли зловредные растения, успевшие обмотать своими корнями подземные рельсы. Фургон плёлся настолько медленно, что, проделав эту процедуру, археолог успевал в несколько шагов догнать его и вспрыгнуть в кабину.
Он снова задумался о связи — об ещё одной проблеме из этой же области. Сведения, поступавшие от Сабы, были слишком скудными, зато русские выходили на связь слишком часто.
Гордон думал над тем, что ему сказать русским мужчинам, когда он с ними увидится, и как заговорить об этом. Женщинам он решил выговор не устраивать. Вполне достаточно было отчитать Никулина.
Вдобавок он поверил Ирине и Вере, когда они сказали, что не выходили на связь ни с Михаилом, ни с Виктором. Правда, Павловой в этом смысле просто не везло, поскольку она отправляла Никулину импульсные послания каждый вечер. Пыталась вызвать его на настоящий разговор? Ей Михаил, судя по всему, не отвечал, зато каждый вечер упорно пытался «достучаться» до Базаровой. А она дисциплинированно выполняла приказ хранить молчание.
Гордон не хотел говорить с Верой о сложившейся ситуации. Полученное ими задание было слишком важным. Он не желал рисковать жизнью никого из русских. Может быть, Павлова вовсе не хотела говорить с Михаилом. Возможно, она ждала всего-навсего ответного кодового послания от него — точно так же, как Эш каждый вечер ждал его от Мариам. И все же необходимо было добиться выполнения приказа о радиомолчании — до тех пор, по крайней мере, пока они не убедятся, что пользоваться рациями безопасно. По таким вопросам ему всегда было легче договориться с мужчинами.
Археолог скривил губы и покачал головой.
Фургон медленно скользил по туннелю, образованному зелёными кронами деревьев. Скоро Гордон должен был подъехать к зданию цеха переработки отходов.
Его раздумья неожиданно прервали странные звуки, похожие на голоса. Голоса людей? Детей?
Он огляделся по сторонам. Ничего, никого.
Эш заставил себя более внимательно осмотреть каждое дерево, каждый куст папоротника. Ничего. Только вдруг на мгновение словно бы потемнело облачное небо над деревьями. Мужчина поднял голову, но, конечно, ничего не увидел за густой листвой.
Стало совсем тихо, только — «кап-кап» — шлёпали по широким листьям капли дождя.
Археолог вдохнул поглубже. Он гадал, не померещились ли ему голоса. От тяжёлых запахов джунглей пощипывало в носу.
Агент все ещё прислушивался и оглядывался по сторонам, когда фургон выехал на заасфальтированную площадку. По краям асфальт потрескался, в трещинах выросла трава и маленькие деревца. Странно было думать о том, что в настоящее время эту площадку почти невозможно отыскать в зарослях. Не в этом ли самом месте сейчас находится научная группа? Не по этой ли самой земле они ходят?
Гордон встряхнулся, прогнал прочь фантазии. Мусоровоз плавно скользил к зданию цеха. Замигали огоньки над воротами, стальная пластина поехала вверх.
Эш выпрыгнул из кабины фургона, который должен был автоматически разгрузиться внутри цеха, а потом — выехать из боковых ворот.
Мужчина стал расхаживать по асфальтированной площадке и смотреть — не появятся ли русские или ещё кто-нибудь.
Кроме него, поблизости от цеха никто не появлялся, и это радовало. Он специально выбрал полдень, поскольку успел выяснить, что большинство существ, обитающих в нурайлских кварталах города, предпочитают выбрасывать мусор на рассвете, а загадочные йилайлы уж точно все дела вершили ночью.
Замедлив шаги, археолог подошёл ближе к краю леса. Никого.
Он успел обойти почти всю площадку по кругу, когда услышал короткий свист — но не йилайлский, а знакомую мелодию — старую джазовую тему.
Эш остановился, повернул голову и увидел лениво прислонившегося к стволу Михаила. Его светлые волосы чуть-чуть подсвечивало тусклое солнце, едва пробивавшееся сквозь тучи. За спиной Никулина, словно тень, стоял Виктор, и оба они были неподвижны, как окружавшие их деревья.
Гордон завершил круг, сошёл с площадки и подошёл к русским.
— Есть причина прятаться? — поинтересовался он.
— Есть, — едва заметно улыбнувшись, ответил Михаил.
Эш удивился и стал ждать объяснений.
Но Ушанов вместо объяснений кивком указал на тенистый подлесок у себя за спиной и шагнул в сторону по тропе. Американец молча последовал за ним, а Никулин замыкал короткую процессию.
Шли недолго и вскоре вышли к замшелым валунам под раскидистым деревом с перистыми сине-зелёными листьями. С одной стороны возвышалось естественное заграждение из отдельных камней, а от них непрерывная скальная стенка опускалась метра на три-четыре и обрывалась у быстрой речки.