– Ну, а если ты ошибся, и у этих типов не возникнет взаимной симпатии?
– Даже если ничего не произойдет, считаю, что мы помогли вашему другу – пока он будет изучать новый объект, страдания по старому выветрятся из его головы. Болезнь пройдет, иначе говоря.
– Я признаюсь, думал, что ты только в музыке разбираешься… – Стас посерьезнел лицом и еще раз пытливым взглядом осмотрел Лёшку…
Ровно через неделю Лёшка снова застал двух неразлучных товарищей в квартире Стаса. Историк был чрезвычайно оживлен и сбивчиво рассказывал, как он присмотрелся к Надежде и понял, что она, в общем-то, на порядок лучше и богаче внутренним миром, чем Светлана, о том, как он раньше был слеп, и о том, что, по его мнению, в этой жизни всё решает господин Случай. Если бы неделю назад Семен Андреевич плотно позавтракал бы с утра, то соответственно не пообедал бы в столовой института, а значит и не оказался бы за одним столиком с Надеждой, которая, как оказалось, была очень мила, и природа, помимо всего прочего, наградила ее врожденным чувством юмора – весь обед она смеялась над шутками историка. Про Самойлова в том рассказе не было ни слова. Только Стас изредка бросал в сторону Лёшки странные взгляды и улыбался, думая о чем-то своем. Уже в дверях, прежде чем попрощаться, историк крепко пожал Самойлову руку и предложил ему подняться к нему в квартиру на чашку чая. Однако Стас тут же начисто отмел эту идею, сославшись на то, что парень пришел к нему в гости, а не к Семену Андреевичу, и чаем поить Лёшку соответственно будет Стас, а не его сосед.
Когда они остались вдвоем, Стас усадил Самойлова в кресло:
– Лёш, я наверное глупый вопрос задам, – он смутился и посмотрел себе под ноги. – Ты знаешь, моему сыну Матвею скоро двенадцать исполнится.
– Хотите спросить какой подарок купить?
– Да нет, Лёш. С этим я и сам разберусь. Понимаешь, я своего Мотьку очень люблю, но последнее время стал замечать, что он отдаляется от меня. Стесняется, что ли, не могу понять. Хотел спросить – у твоих Фрейда с Юнгом есть какие-то соображения по этому поводу?
Лёшка почесал лоб и неожиданно улыбнулся:
– Без обид?
– Ну, какие могут быть обиды, старик!
– Стас, понимаете, у вашего Матвея две матери и нет ни одного отца. Обе его гладят по голове, целуют в попу, начинают психовать при малейшей простуде, а ему нужен хотя бы один отец. Он же взрослеет, смотрит на окружающий его мир и понимает, что мужчины отличаются от женщин. Поэтому и сбит с толку тем, что в его семье между вами и женой нет никаких отличий. При нем не проявляйте сильных эмоций, переживаний, воспитайте из него будущего сильного отца, а не истеричного папашу – и всё изменится. Я уверен…
Еще через неделю пришла очередь Стаса трясти руку Самойлова своей лапищей. Лёшка с улыбкой отметил тот факт, что у инженера НИИ появился на полке двухтомник Фрейда…
Так закончился вакуум отчуждения. Новые друзья приняли его как равного в свою компанию, обсуждая с ним проблемы и различные ситуации. Лёшка тоже оказался не в накладе. Он узнал много нового о той жизни, про которую не пишут в книгах. И только бабушка, нарезая миллиметровые полоски копченой колбасы на бесчисленное количество бутербродов, не могла понять, почему в последнее время к ним в квартиру зачастили взрослые и бородатые мужики, часами просиживающие с ее внуком…
Когда подошло время выбора профессии, Лёшка понимал, что его призвание – литература, логика и психология, но вместе с тем, гонимый юношеским максимализмом, он также понимал, что зарабатывать на том, что любишь, невозможно, как невозможно искренне верующему человеку зарабатывать на любви к Богу. Недолго думая, он выбрал то, что ему показалось необходимым и рациональным – юриспруденцию. Лёшка, конечно, попытал бы счастья в столице, но на кого тогда оставить бабушку, которая с каждым годом моложе не становилась. Решение было ринято быстро и немедленно оглашено на узком семейном совете – лисецкий университет, юрфак, с его земельным, трудовым и колхозным правом, а там разберемся.
В университет Лешка поступил очень быстро. Еще быстрее они с бабушкой перебрались в её лисецкую квартиру…
Июль-август 1983, г. Тур, Франция
Последний разговор с матерью занозой сидел в памяти Поля, и вытащить ее не было никакой возможности. Во-первых, он просто не понимал, как можно сначала казнить человека, а потом спокойно его оправдать. Что это за законы такие? Сегодня тебе отрубили голову, а завтра – о, миль пардон, голову отрубили, но не тому месье. Ну извините, месье, в следующий раз будем внимательнее… Что, всё так просто? Во-вторых, он пробовал поставить себя на место родного деда, чтобы понять, с какими страданиями и страхами тому пришлось иметь дело. До сего дня верхом переживаний для Поля был его портмоне, однажды потерянный в автобусе, или периодически доносившийся от соседей снизу запах жареной рыбы. Поэтому сознание, выросшее в парниковой европейской стране, категорически отказывалось внедрять Поля в подобные условия. Он понимал: то, что тяготит мать, и то, что мучает его, можно объединить в одну проблему и разом решить её. И формулировка этой проблемы такова: он должен постараться своими силами найти могилу деда, сделать то, что до него не смог никто. Но как? Если организовать поиск еще раз через министерства, ведомства и прочие бюрократические аппараты, то вряд ли это поможет. Скорее всего, это затянется не на один год. Мучить Катрин бесперспективными ожиданиями Поль не хотел. Был еще один ход. Взять отпуск, поехать в СССР самому, попытаться на месте сориентироваться и разобраться, покопаться в архивах. Но жалованье преподавателя коллежа не настолько велико, чтобы уехать из страны и продержаться на чужбине несколько месяцев. Просить деньги у отца Поль считал ниже своего достоинства, а у матери – такая мысль его даже не посещала.