И это ранило. Сильно. Очень. Изо дня в день одно и то же.
Женщины – твари.
Женщины – не люди.
Женщинам не место в этом мире. Не место в зельеварении. Не место в науке. В правительстве. На ответственных должностях.
Женщины априори не способны мыслить логически.
Лучше бы женщинам вообще никогда не рождаться.
Это ранило. Это лишало сил. Неимоверно давило и било очень больно, и с каждым месяцем Нора чувствовала, что сил у нее становилось все меньше.
Как правило, Нэр Шеппард умел подбирать момент. И бил тогда, когда она совершенно не ожидала. Когда все становилось почти хорошо и только она начала думать, что, наконец-то, у них все наладилось и их странные отношения приближаются к категории нормальных.
Вот тогда из него снова лилось это дерьмо, и с каждым разом Нора Цюрик чувствовала, что ей все сложнее противостоять этому.
Как назло, в этот раз у них тоже получилось вот так. Сначала все было предательски хорошо, ну, насколько это может быть с Нэром, и Нора подумала, что все-таки в том, что они, черт возьми, дотянули до мая, что-то есть, но...
Но как всегда Шеппард оказался иного мнения. И снова высказал свои потрясающие, ценные мысли. В ядовитом, холодном, раздраженном ключе.
И Нора Цюрик почувствовала себя крайне погано.
Обида – вот что ее гложило. В такие моменты казалось, все зря. В такие моменты у Норы опускались руки и она не видела смысла бороться. Хотя, наверное, давно стоило задать вопрос: а зачем борется она вообще?
Зачем каждый раз насилует себе душу? Зачем терпит... Вот все это, зачем, зачем так не уважает себя?
И сейчас Нора Цюрик в очередной раз почувствовала бессмысленность всего этого. В очередной раз кожой ощутила, как барахтается в замкнутом круге, границы которого натягиваются почти до скрипа и не выпускают за свои пределы.
Она была на пределе – и возможностей, и всего остального.
И с губ в конце концов сорвалось то, что и должно было сорваться.
- Да почему ты постоянно ведешь себя как мудак?! – заорала она, а рука сама замерла в воздухе, чуть не врезавшись в грудь Шеппарду. Снова это противное чувство сдавленности, заполняющее тебя изнутри. Но – что еще хуже – снова то самое ощущение, словно бьешься в тупик. Нора билась в этот тупик с самого начала их отношений. Странных, непонятных, противоречивых, но все же отношений. И каким бы козлом Нэр не был, все равно у них наступали просветы, и за них Нора была готова отдать все что угодно. Она ненавидела, что это повторялось. Она ненавидела, что снова влюблялась, снова что-то чувствовала к очередному мудаку. Ненавидела, что этот урод заставлял ее сгибаться от слез и в то же время – вот мразь! – когда он появлялся, она улыбалась. Когда видела его – улыбалась. Когда говорила и оставалась наедине – в душе снова расцветало солнце. Словно появлялся дополнительный смысл жить. Одни чувства вытеснить другими. С одного мудака на другого. Только с этим, казалось, все было... Дерьмово, херово, отстойно, но так отчаянно нужно и в некоторые моменты даже хорошо. Нора помнила, как он притащил ей ирисы в первый раз. Помнила, как он пришел, когда она заболела, и выхаживал еще все выходные. Помнила, как обнял в первый раз – тогда же. В такие моменты ей казалось, что, черт, еще чуть-чуть... И это можно назвать самыми настоящими отношениями. Ей казалось, что стена под сбитыми кулаками становилась мягче, камень крошился и тупик переставал быть тупиком. Жаль, что это ощущение проходило быстро. А иногда (особенно, например, сейчас), Норе вообще казалось, что она устала. Что у нее уже не хватает сил и однажды она просто сорвется. Чувство слепого отчаяния и понимания тщетности всех своих усилий.
- А с вами разве по-другому можно? – неожиданно резко и как-то очень зло выплюнул Нэр. Нора вдруг опешила. Ее словно окатили холодной водой из бочки. Ей показалось, что она ослышалась.
- Что? – как-то тупо переспросила она.
- Разве вы, женщины, цените хорошее отношение? – скрестил руки на груди Шеппард. Сейчас его взгляд казался каким-то особенно чужим и... Пронзающим. До колкого холодного ветра пронзающим, острым, ледяным, режущим так, словно бы он никого не щадил. Норе почему-то отчаянно захотелось обхватить себя руками, потому что она... Была сейчас отчаянно уязвима. И, что хуже всего, Нэр это чувствовал. А поэтому бил по больному, с презрительной усмешкой, с ядовитыми и надменными интонациями. – Когда вас считаешь за людей и вообще стараешься хорошо держаться, вам становится скучно. Вы начинаете закатывать скандалы, устраивать истерики, мотать нервы, тянуть соки, потому что вам, мать твою, скучно. Если вы видите хорошее отношение, то начинаете принимать это как должное и начинаете вить из мужчин веревки. Крепко стягиваете удавку на его шее. Такими мужчинами можно пренебрегать. Можно изменять им направо и налево, можно посылать нахер, можно впускать в свою жизнь, когда вам это удобно. А потом точно также выпихивать из нее. И еще один разочаровавшийся во всем человек. Зато стоит появиться на горизонте очередного мудаку, которому начхать на вас, то вы будете готовы перед ним на коленях ползать. Побежите по первому его зову. В вас такие будут разжигать интерес. Вы будете готовы унижаться, вести себя как шлюхи, мчаться к тому уроду, который при первом же вашем появлении заедет вам в рожу и пошлет ко всем чертям. Но зато таких вы любите, – горячо усмехнулся Нэр, а Нора отшатнулась как от огня.
Почему-то сейчас было особенно страшно. А еще... Странно. Она находилась в подвешенном состоянии и пока не совсем понимала, что происходит с ней, но...
- Вот я сильно сомневаюсь, что ты бы носилась за тем молокососом столько лет, не положи он на тебя в свое время хер. Тебя влекло то, что ему на тебя насрать. Спорим, относись я к тебе, как это твой Лайтмер, который теперь пускает слюни на другую стерву, то как быстро бы ты села мне на шею? Или послала бы, заявив, что я веду себя не как настоящий мужчина, что тебе не хватает эмоций, что надо сделать паузу? М-м? Серьезно, вы не цените хорошего отношения к себе. Зато вот такое... – Нэр провел себе поперек горла, словно хотел его перерезать, а у внутри у Норы...
- То есть... – сдавленно, почти закашлившись, захрипела она. – Я для тебя то же, что и все?
- А ты что думала, женщина? – зло засмеялся Нэр. – Только не говори, что что-то там навоображала себе.
В этот раз было больнее. Больнее почему-то, чем с Саймоном. Душа лопалась на кусочки сильнее, иглы вонзались в сердце острее, а руки тряслись почему-то судорожнее.
И внутри все билось, билось, билось. На сотни мелких осколков.
О нет, она совсем не навоображала. Она совершенно не думала и не предполагала ночами напролет, что их совместный трах может быть чем-то большим... Не думала, что у них, черт подери, отношения, со своими сложностями, но отношения. И она совершенно не думала о том, что в последнее время будто бы стало казаться, что вот-вот все наладится и станет... Обычно? Как у других? Нормально, как и должно быть? О нет, она даже не надеялась.
- То есть, как я правильно понимаю, Шеппард, я у тебя весь этот год выступала в роли той бабы, которые, по-твоему мнению, стервы и меркантильные твари, бабы, о которую можно вытирать ноги и трахать, а если она потребует хоть капельку человеческого отношения, орать с пеной у рта о том, что она зажралась и затрахала мозги? Бабы, в которую можно засунуть свой член?
- А ты там что нахер думала? – снова вот так колюче и тяжело усмехнулся Нэр, и в этот момент у Норы внутри лопнуло все хорошее, что в ней появилось за этот год. Все хорошее, что она успела увиде... Навоображать в их отношениях. Отношениях, которых на самом деле и не было. Ну и дура же ты, Цюрик. Вот же дура. Повелась. Подумала, как та самая типичная баба, что мудак может исправиться. А может, ты сама рассчитывала исправить этого мудака? Ну, знаешь, многие женщины грешат этим. В итоге всю жизнь тащат у себя на шее откровенное дерьмо, надеясь, что оно начнет их любить и уважать. Ха, выкусите. Оно не изменится. Дерьмо останется отвратительнейшим, грязным дерьмом.