– Ладно, – сказал командир. – Прочь сомнения! Надо подробно обсудить завтрашний поход. Вы подумали, что нам взять с собой?
– Нелегко будет договориться с Пятнашкой. Ужасно трудный язык, – пожаловался Мудрик. – Без единой гласной! Одни только «с», «ш», «з», «ж» и еще несколько согласных.
– Луковицу надо взять, – откликнулся Бульбук. Он гордился своей выдумкой.
– Хорошо, – одобрил Дилидон. – Кто еще что придумал?
– Я полагаю, что стоит взять с собой ежа, – предложил Мураш. – Если змея нападет, еж не даст нас в обиду.
Все обрадовались. Гномы любили ежа и всегда искали случая взять его с собой в поход.
– А я вот думаю о свирели, – сказал Дайнис. – Мудрик говорил, что змеи любят музыку.
– Но мы же идем за слезами? – удивился Бульбук. – Нам надо ее до слез довести, а не веселить.
– Веселье часто кончается слезами, – как всегда возразил ему Мудрик.
– Мне кажется, – вмешался Мураш, – что все зверьки и птицы плачут только тогда, когда их обидят. Сбили однажды дети ласточкин домик вместе со всеми птенцами. Бедная мать села на ивовый плетень, плакала, плакала – от слез даже плетень зазеленел.
– Ой-оюшки! Что это с тобой, Живилёк?
– Ласточку жалко… – ответил тот, всхлипывая и вытирая нос шапкой.
– То-то и оно, – вздохнул Дилидон. – Мы не имеем права обижать даже змею. А как раздобыть эти слезы, нигде не сказано и не написано.
Один вздохнул, другой откашлялся, третий безнадежно махнул рукой. Но все дружно решили отправиться в путь завтра же, как только спадет роса, чтобы к полудню быть у змеи.
На болоте Живилёк показал пень посреди малинника. Здесь он и видел во время полета змею Пятнашку. Дилидон велел Мурашу с ежом спрятаться за малинником, а остальным немного отстать, чтобы толпа не испугала змею. Сам он вместе с Мудриком, внимательно осматриваясь, зашагал к пню.
Пятнашка, свившись в затейливый клубок, лежала в расщелине и грелась на солнце.
– Пшш-пшш, с-с! – с поклоном поздоровался Мудрик.
Змея подняла голову, облизнулась тоненьким раздвоенным языком, словно ужалила их крохотными злобными глазками и только тогда ответила на приветствие.
Пока Мудрик, шипя да сипя, растолковывал, кто они такие, красноречие не изменяло ему, но когда пришлось перейти к делу, ученый смутился и принялся расспрашивать, как здоровьице, много ли уродится нынче на болоте клюквы, и понес такую околесицу, что сама Пятнашка не выдержала и осведомилась, чего они все-таки от нее хотят.
– Моих слез?! – возмутилась она. – Вот для чего они явились с ведром! Я вам не крокодил, чтоб лить слезы… ведрами.
– Дорога плохая: вереск, топи, – теребя шапку, оправдывался Мудрик. – А тут такая драгоценность… Боялись расплескать.
– Нет-нет-нет! – сморщилась змея. – Никогда я еще не плакала и не собираюсь.
– Что вы, уважаемая?! – вмешался Дилидон. – Кто не плачет, тот и не смеется.
– Разве я говорю, что смеюсь! Да, я никогда не смеюсь и не плачу.
– Невеселая у вас жизнь, – вздохнул Мудрик.
– А я и не говорю, что веселая! – заявила змея, как отрезала.
– У нас тут луковица есть… – по знаку Дилидона заговорил Мудрик. – Если вы позволите, мы поднесем ее поближе. От луковицы, видите ли, многие… гм… если не плачут, то хоть прослезятся.
– Ладно уж, несите. Посмотрим, кто тут прослезится.
Бульбук проворно раздел луковицу, надрезал крест-накрест и, поднатужившись, затащил на пень. Пока он возился с луковицей, слезы так залили ему глаза, что он чуть не наступил змее на хвост.
Пятнашка понюхала луковицу, лизнула и даже не поморщилась.
– Видите… – прошипела она. – Говорила я? Лучше приведите сюда того, кто врал, что змеи плачут. Уж он-то у меня наплачется! Других до слез довести – это мы умеем…
– Мы знаем… Слышали, что вы очень больно жалите. Многие боятся вас как огня. Но и у вас есть враги, которые…
– А я и не говорю, что нет!
– Ну вот. Если они обижают вас или ваших близких, неужто у вас не болит сердце? – допытывались гномы.
– А я и не говорю, что не болит!
– Но ведь когда поплачешь, полегчает. Как же вы без слез?..
– А я и не хочу, чтоб мне полегчало! Вы слезы льете, а мы копим яд. От боли, от гнева, от досады – от всего понемножку. А потом ка-ак ужалим!
– Да, – согласился Мудрик. – Но в теплых странах живут, например, гремучие змеи. Еще поядовитей вас. Не могу сказать, плачут ли они, а вот повеселиться, поплясать очень любят. Заклинатель монотонно так играет на дудочке, а они как разойдутся, даже на кончик хвоста становятся!
– Ну и что? – ничуть не удивилась Пятнашка. – Пляшут под всякие погремушки, вот и прозвали их гремучими…
Мудрик знал, что те змеи и сами умеют греметь, за это их так и прозвали, но он был скромен, как истый ученый, и не спорил по пустякам.
– А если бы послушали другую, веселую музыку, – спросил он, – может, и вы бы захотели плясать? У нас тут музыкант есть.
– А я и не говорю, что не спляшу! Сыграйте – видно будет.
Дайнис вытащил свирель и заиграл веселый танец. А чтоб было еще веселей, гномы запели в такт:
Пятнашка покривилась, поизвивалась чуть-чуть и заявила:
– Под такую музыку надо трястись, как последней дуре, а не плясать. Уфф! Вредно после сытного обеда. Съела улитку, мышку проглотила, да еще глупая пташка попалась…
– Вот уж, правда, гадюка, – прошептал Дайнис.
– Давай напустим на нее ежа, уж он ее доведет, – предложил Бульбук. – Такую и впрямь не стоит жалеть.
Но Дилидон призвал их к порядку и велел Мудрику спросить: может, змея любит печальную, лирическую музыку?
Та ответила:
– Не знаю, попытайте счастья.
Дайнис недавно сочинил такую трогательную песенку, что и камень бы заплакал. Он выстроил гномов, взмахнул: «Три-четыре», и все запели:
Но змее дела не было ни до зайчонка, ни до елочки. Она бы, пожалуй, расхохоталась – да не умела. Певцы это поняли и замолчали один за другим.
Пока они пели, еж, оставшись без присмотра, принялся рыскать по малиннику и под корнями соседнего пня обнаружил гнездо змеенышей. Гномы, верно, бы и не заметили, но Пятнашка почуяла опасность и, словно пружина, метнулась спасать детей.
В такой схватке обычно побеждал еж. Змеиного яда он не боялся, а когда гадюка жалила в нос, еж только дергался с отвращением, хватал ее зубами и принимался хлестать о свои иглы. Но Пятнашка боролась бы до тех пор, пока не попрятались бы ее детеныши.
– Мураш! – крикнул Дилидон. – Усмири ежа!
– Зачем? – удивился тот. – Жалко тебе змеиного выводка? Все равно по-хорошему она не заплачет.
– А она пожалела птичку? – добавил Бульбук. – Пускай сию минуту плачет или…
– Сказано – усмири ежа! – строго повторил командир.
Мураш, явно недовольный, подошел и схватил ежа под уздцы.
Пятнашка, злобно шипя на гномов, заползла на свой пень, снова свернулась в клубок и застыла, словно неживая. Мудрик попытался заговорить с ней, но она даже не шевельнулась.
– Злится… – поняли гномы и стали упрекать Дилидона в мягкосердечности.
– Послушайте! – разозлился тот. – Чего вы от нее хотите?
– Слез – и больше ничего, – ответил Бульбук.
– Если б она так легко плакала, мы бы стояли по колено в слезах. Все ее ненавидят, презирают, преследуют – она бы могла давно целое озеро наплакать и сама бы в нем утонула.
– А зачем она всех жалит? За что ее такую любить?
– Она защищается, как умеет. Если б не жалила, не выжила бы.
– А почему не жалит болотный уж? – заметил Мураш.
– Да потому, что он так похож на гадюку, что ему и жалить нет надобности. Не будь на свете Пятнашки, ему бы, чего доброго, пришлось отрастить рога или когти.
– А вот, например, роза, – вмешался Оюшка, – колется, зато какой запах! Какая красота! А тут, полюбуйтесь на нее – что за мерзость! Ох-ох-оюшки!
– Если хотите знать про розу, я вот что вам скажу, – прервал его Мудрик. – Было время, когда роза не имела шипов и не кололась. Но все ее так ломали, так рвали, что ей волей-неволей пришлось некоторые ветки превратить в острые колючки. Видите, что творится! – поднял палец ученый. – Одних мы обижаем за красоту, а других ненавидим за уродство. И тем и другим приходится защищаться! Неужели змея сама укусит кого-нибудь, как злая собака, исподтишка? Нет. А вот наступите на нее – она вам покажет. Не от хорошей жизни она выбрала для жилья всякие болота до топи. Мол, вы, красавцы да силачи, живите где вам угодно, а мне и болота хороши, только оставьте меня в покое…