– А… а… это правда, что ты свой зуб проглотила? – спросила Расяле у Януте.
– Конечно, – кивнула та. – Кашу ела, проглотила да еще молоком запила.
– Ну и ну! – удивилась Расяле. – Ты же могла умереть. Но ты ведь не умерла, правда?
– Не знаю, – озабоченно сказала Януте. – Еще неизвестно. Мне, говорят, операцию будут делать. Аппендицит.
Расяле почтительно замолкла и несколько раз повторила про себя это загадочное слово: «Аппендицит… аппенцидит…» Потом глубоко вздохнула и снова уставилась на лисят.
А Гедрюс восхищался не только лисятами. Ему все больше и больше нравилась Януте: и рассудительные ее речи, и щербатая улыбка, и манера накручивать на нос непослушную прядку.
– Когда я в больнице лежал, – сочинял Гедрюс, стараясь выдумать что-нибудь особенно интересное, – в нашей палате один от аппенбицита помер. Тоже проглотил… гвозди, что ли. А потом еще что-то…
– Может, молоток? – рассмеялся Джим.
– Думаешь, вру? – обиделся Гедрюс.
– Думаешь, верим?
– Почему?
– Сперва про гномов насочинял, а теперь про гвоздь с плоскогубцами.
– С какими еще плоскогубцами?!
– Да и про сома наверняка выдумал, – добавил Микас,
– У Расяле спроси, если не веришь!
– Поймал, честное слово, поймал, – поклялась Расяле. – Гедрюс даже маме не врет, а я вот гадкая, ужасная, врушка-завирушка.
– Не заливай!.. Это уж ты врешь, что врешь, – прервал ее Микас-Разбойник. – Ты ведь у нас паинька…
– Ах, вот как! – рассердилась Расяле. – Если ты такой задавака, я с тобой не вожусь.
– Водись, водись, – в шутку уговаривал ее Джим. – И соври нам еще что-нибудь. Как там гномы поживают? Понравились им вареники или нет?
– Они вареников не едят, – серьезно ответила Расяле. – Они только орехи, ягоды да всякие зернышки…
– Опять за свое! – махнул рукой Джим. – Сказки. Бабушке своей расскажи.
– А вот и не сказки!
– А где же ваши гномы? Привели бы да показали…
– А когда мы драться собрались, и Гедрюс свои очки нашел, – тогда-то ведь все видели! Ты тоже говорил, что видишь!..
– Ну зачем ты им объясняешь… – вмешался Гедрюс. – Все равно ведь не верят.
– Ни черта мы не видели – нет никаких гномов! – отрезал Джим.
– Мы врали, что видим, – добавил Микас. – Мы нарочно.
– И не увидите никогда! – рассердилась Расяле. – Потому что вы ругаетесь и еще зверюшек мучаете! Что вам бедные лисята сделали?! Бедняжки дрожат, есть хотят… Я папе своему скажу. Папа нам даже зайца не разрешил держать.
– Ишь ты! Пигалица!.. Что ж ты не дрожишь, Микас? Дрожи. У-бу-бу-бу!..
– А я ничуть не боюсь, – ответил Микас. – Я уже учительнице про лисят сказал. Похвалила меня, говорит, соберем, у кого что есть, и устроим в школе живой уголок. Лукшис ежа своего принесет, Гинтаутас – белку…
– Осенью и я в школу пойду, – похвасталась Януте. – Мне форму сшили и портфель купили.
У Расяле даже дух захватило от зависти. Сколько всяких удовольствий ждет Януте через недельку-другую. И форма, и операция, и портфель… И живой уголок в большой городской школе, наверное, так и кишит разной живностью.
– А я форму не люблю… – вздохнула она. – Я так быстро расту… Только сошьют платье, как я уже не влезаю…
– Ты смотри, больше не толстей, – сказала Януте, – так нельзя! Вот моя мама так мучается с этой толщиной, такую зарядку делает, что мне просто жалко ее.
– Да хватит вам!.. – Джим снова не дал им поговорить. – Уж эти девчоночьи разговоры!.. Руки чешутся за вихры оттаскать!
С этими словами он пребольно дернул Януте за прядку, которую она снова и снова накручивала на нос. Сестра замахнулась, хотела смазать Джима по щеке, но тот молниеносно подставил свою шишковатую макушку, которой привык отбивать мячи. Януте больно ушибла ладонь и в слезах выбежала из сарая.
– Ха-ха-ха! – басом захохотал Джим, – к черту девчонок! Я предлагаю идти и добыть дичь для лисят!
– Ворон будем стрелять! – объяснил Микас Расяле и Гедрюсу.
– О воронах потом подумаем. А сейчас им живого голубя изловим.
Но Гедрюс, видно, не собирался помогать им в этом.
– Подожди меня тут, – шепнул он сестричке и убежал искать обиженную Януте.
Та стояла за сеновалом, прижавшись лбом к стволу березы, и, шмыгая носом, скребла ногтем бересту.
– Из бересты можно манок сделать, – сказал ей Гедрюс. – Хочешь, научу?
Януте покачала головой.
– Когда-нибудь я покажу тебе волшебный колодец. Скажешь что-нибудь, а он отвечает.
– Как отвечает? – удивилась Януте.
– Он страшно глубокий! Скажешь: «Януте!», ждешь, ждешь, а он возьмет и ответит: «Януте!»
– Да это эхо!..
– Эхо, конечно, но другой колодец такое длинное слово не выговорит, а этот – сама услышишь…
– И ты, правда, говорил… мое имя?
– Много раз говорил, – смутившись, признался Гедрюс.
– А что ты еще говорил?
– Еще говорил… Только не знаю, говорить или нет…
– Ну, говори, не бойся.
– Говорил: «Януте! Ку-ку!»
– А еще?
– Потом говорил: «Ты мне нра…»
– Что – «нра»?
– «…вишь…»
– Что – «вишь»?
– «…нра-вишь-ся».
– А вот и врешь!
– Правда-правда. Приходи – увидишь.
– А колодец что ответил? – допытывается Януте.
– Колодец-то? Он ответил: «И ты мне нра…»
– Вот врун.
Гедрюс не посмел спросить, кто же врун – он или колодец. Он уже и так стал пунцовый, как помидор, щеки пылали, а уши прямо светились.
– Приходи, увидишь, – повторил он. – Только без Микаса и Джима, ладно?
– А гномов покажешь?
– Покажу. Только не знаю, смогу ли я их быстро найти. Бывает, пойду по грибы и крикну в лесу: «Дилидон, Дилидон!..» – он вдруг и показывается. На пне или на ветке дерева, а то где-нибудь за грибом сидит.
– А что еще в колодец говоришь?
– Говорю: «Януте! Ты…»
– Ну?
– «…очень-очень…»
– Ну?!
– «…хорошая девочка»,
– Подожди, – просияла Януте, – я тоже что-нибудь в колодец скажу.
И они побежали к ребятам.
Голуби на этом хуторе были не в почете. Мастер обзывал их побирушками, а подчас и того хуже – паразитами. Ворон Мастер уважал больше. Мол, они и без подачек умеют себя прокормить, А голуби только и заглядывают в кормушки к курам и уткам. Кормишь тех, голуби тут как тут, а пользы от них ни на грош. Хоть бы пели красиво, как другие птицы, а то сядут на подоконник и воркуют, как черт, которого перинами придавили: «Кор-р-ми нас, кор-р-ми, ску-пер-р-дяй…»
«Если мы парочку голубей скормим лисятам, – подумал Микас, – папа ругаться не станет!»
Он взял отцовский ящик с гвоздями, гвозди вытряс в старое ведро, ящик поставил во дворе днищем кверху, подпер палочкой, привязал к ней бельевую веревку, и ловушка готова… Накрошил под ящиком хлеба и поджидай голубей!
Гедрюс и Януте нашли охотников на сеновале – те глядели в щелочку и держали конец веревки.
– А если ящик голубю на голову упадет? – забеспокоилась Расяле.
– Значит, так ему и надо! – ответил Джим.
– А если двух или трех поймаем, дадите мне одного? – Расяле пихнула Микаса в бок. – Ну! Отвечай!
– А зачем он тебе? – спросил Разбойник.
– Я… Я гномикам покажу.
– Знаешь, что ты им скажи, этим своим гномикам, – стараясь говорить басом, отозвался Джим. – Скажи: Джим, двоюродный брат Микаса, жаждет поближе с вами познакомиться. А если вы за неделю не покажетесь, то за вранье Джим обещал перед отъездом со мной такую шутку сыграть!.. Так и скажи!
– Какую шутку? – удивилась Расяле.
– Там видно будет. Уж мы с Микасом что-нибудь придумаем…
– Придумаем! – пообещал Микас. – Слышал, Гедрюс? И ты своим гномам передай.
Гедрюс продолжал думать о Януте и колодце, он даже не понял толком, о чем речь.
– Воробей прилетел, воробей! – сообщил Микас, глядя в щелку.
– Прилетел воробей, прилетит и голубь! – решила Януте, отыскав и для себя щелочку.
– Куры идут, пропади они пропадом, – выругался Джим, держа веревку. – Эй, Дженни, почеши у меня вон там… Какой-то гном кусается.
– Наш Джим совсем поросенком стал, – вздохнула Януте. – Ночью хрюкает, а днем его чеши…