"Неужто ОНИ сумели удрать?!" - встревожился Гедрюс и, протерев очки, снял крышку улья.
Вместе с пылью взлетела испуганная моль, донесся слабый запах меда, и в уголке улья Гедрюс увидел сидящего на раме Мудрика. Ученый, по-видимому, нарочно углубился в чтение и не хотел даже смотреть на Гедрюса,
- Эй! - негромко окликнул тот. - Ты тут один?
- Нет, - ответил Мудрик. - Еще мышь есть. Любопытно, почему ты замуровал леток? Ночью нам было душновато.
- Ничего, сейчас проветрится! - ответил Гедрюс, поискав взглядом мышь.
Ах, вот она где! С одной стороны рамы высовывался длинный хвост, а с другой поблескивал крохотный, с каплю дегтя, глаз да испуганно дрожал ус.
- Мне хотелось вас Януте показать, - стал оправдываться Гедрюс. - Она хорошая девочка...
- Вот как, тебе хотелось... - горько усмехнулся Мудрик. - А если мне не хочется?
- С тобой же ничего не случится... Я тебе три ореха принес и меду на листке... Если чего хочешь - скажи, мигом сбегаю.
- Хочу, чтоб ты сейчас же открыл леток и выпустил нас!
Гедрюс все-таки положил на раму все принесенное с собой и еще раз попытался оправдаться:
- Я у Дилидона просил, объяснял ему, что хочу вас показать двоюродной сестре Микаса... Дилидон, можно сказать, пообещал...
- Знаешь, что... - захлопнув книгу, сказал Мудрик, - было бы лучше, если ты вообще нас не видел и про нас не знал. Я сам в этом виноват и за это теперь посижу... Всем нам будет наука...
- А мне-то что с того?! - воскликнул Гедрюс. - Я вижу, а другие мне не верят, вруном обзывают!
- Всем нам будет наука... - еще раз пробормотал Мудрик и снова углубился в книгу.
Гедрюс почувствовал себя неуютно, закрыл улей и посмотрел на солнце. Поскорей бы пробило двенадцать!
Двенадцать пробило раньше, чем Гедрюс управился с делами. Ему еще оставалось подать завтрак соне Расяле, а чего она не съест отнести курам и Кудлатику. Надо было нарвать свекольной ботвы и подбросить в корыто свиньям, привязать на другом месте выгона корову, начистить на обед картошки и снять с веревки белье, - но только если начнет моросить.
Небо заволакивали тучи, и Гедрюс, долго не ожидая, стащил с веревки белье, упросил Расяле начистить картошки, а сам помчался к волшебному колодцу.
Когда-то здесь была усадьба. Судя по каменному фундаменту, посреди сада стоял просторный дом, в шесть комнат, с террасой. В саду росли не только фруктовые деревья, но и серебристые ели, туи, высоченные тополи. Но в войну людей не стало, избу снесли, яблони перемерзли, и остался только глубокий колодец, несколько вишен, которые каждый год обрывали дети со всей деревни; туи, обломанные для кладбищенских венков, прибывшие издалека серебристые ели и красавцы тополи, пустившие побеги у самой земли.
Януте он увидел еще издали - она умостилась на верхушке тощей вишенки, стараясь достать последние, изъеденные осами, ягодки.
- Ты совсем как белка! - похвалил Гедрюс, с завистью глядя на ее ковбойские джинсы. - У колодца была?
- Была, - ответила она. - А ты насочинял. Он совсем не отвечает, как ты говорил.
- Да, - согласился Гедрюс. - Он не всегда и не каждому отвечает... Сейчас попробуем вместе!
Януте выплюнула косточки, одна из которых угодила Гедрюсу за шиворот, не торопясь, слезла с дерева, отряхивая испачканные джинсы, и пошла за Гедрюсом к позеленевшему срубу.
В жутковатой глубине, как живой, сверкнул водяной глаз. Гедрюс почему-то застеснялся крикнуть имя Януте и, наклонясь, укнул:
- У!
- У! - ответил колодец.
- Ну-у... - разочарованно протянула Януте. - А ты говорил - и длинные слова, даже несколько слов повторяет...
- Януте! - расхрабрившись, крикнул Гедрюс.
- ...уте! - откликнулось в глубине.
- Гед-рюс вру-нишка! Гед-рюс вру-нишка! - запела в колодец Януте.
- ...нишка, нишка, - подтвердил колодец.
- Вот видишь! - обрадовался Гедрюс. Он откашлялся, чтоб голос звучал басовитей, попросил Януте подержать его за ремень и, перевесившись через край сруба, заревел:
- Януте!
- Януте... - ответил колодец.
- Ты... - продолжал Гедрюс.
- ...Ты...
- Очень, очень!
- ...чень, чень... - гремело в колодце.
- Хорошая! - кое-как закончил он.
- ...ошая!.. - откликнулся водяной глаз, и в тот же миг что-то булькнуло.
- Очки уронил... - как о большом несчастье сообщил Гедрюс.
- Что ж теперь будет? Ты, правда, без них не видишь?
- Вижу, но... Ты понимаешь, я гнома поймал! А теперь все...
- Ну так пойдем, покажешь. Почему все?
- Без очков ты его не увидишь, вот и все...
- Он такой малюсенький?
- Он не малюсенький, - все мрачнел Гедрюс. - Понимаешь, тут такое дело... Эти гномы любому не показываются. Нужны особые очки...
- Ну, знаешь!.. Все-то ты врешь.
- Честное слово! - бил себя в грудь Гедрюс. - Увидеть, может, и не увидишь, но хоть услышишь, как я с ним разговариваю. Пошли, а?
И он повел сомневающуюся Януте на свой хутор.
Возможно, Мудрик и не стал счастливее от того, что весь свой век корпел над книгами, но знания, которые он почерпнул, помогали ему одолевать страх и никогда не лишаться присутствия духа. И на веселом пиру весны, и в мрачную осеннюю слякоть ученый был одинаково невозмутим. Вот и теперь, угодив в ловушку, Мудрик ничуть не растерялся...
"Если б я растерялся, - трезво рассудил узник, - то мне от этого было бы только хуже..." Он огляделся, поискал, нет ли какой-нибудь дыры или щели. Вроде не видать... Какого-нибудь инструмента, чтоб продолбить стенку улья, тоже нет. Что же остается делать? Ждать товарищей и, не тратя зря время, читать свою книгу. Вот, пожалуй, и все.
Нет, не все. "Мудрик, поразмысли!.." - сказал себе ученый и принялся мыслить.
В улье были еще мышь, несколько личинок моли и толстая, упитанная гусеница, полосатая, как кошачий хвост, с черными, красными и желтыми ворсинками. Такой яркой расцветке самый что ни на есть полосатый позавидовал бы. Но гусеница была на диво унылой, она ползла по раме улья и все вздыхала:
- Умру... Вот чувствую, умру! Успеть бы напрясть себе ниток...