- Да тут гравий. Как же я съем?
- Пошли, возьмем в палисаднике...
Гедрюсу хотелось, чтобы Расяле уехала спокойно, и он сделал все, что она просила: вырвал увядшую гвоздику, взял с корней щепотку чернозема, съел и ушел в избу, чтобы запить клятву водой.
А в избе оказалось, что мама уже успела уговорить сестру оставить грибы, их засолят, а белые высушат в печи. Лучше пускай контрабас берут, Криступас-то ждет его больше, чем грибы. Так и вышло, что грибы оставили, а контрабас вынесли и, на радость Расяле, осторожно привязали на крыше машины.
Проводить гостей пришел и Микас-Разбойник. Он явился, стыдливо пряча за спиной цветы. Это мама уговорила его отнести Расяле три георгина. Увидев у машины такую толпу, Микас застеснялся: как при всех подойти и сунуть цветы?.. Расяле и так уже держит в руке какой-то узелок.
Едва Микас закинул букет на грядку с капустой, как на огород явилась тетушка Алдуте - нарвать укропу. Смотрит - чудесные георгины! Кто же их сюда бросил?
Микас ускорил шаг и увидел Расяле - аккуратно подстриженная, в новом платье, она улыбалась, а к ее щеке прилипла крошка белой булки.
- Знаешь что... - сказал он Гедрюсу. - Выдери мне листочек из тетради и дай карандаш!
- Зачем?
- Надо. Потом скажу.
Гедрюс отвел Микаса в комнату, дал ему все, чего он просил, и велел поторопиться.
Микас-Разбойник, склонив набок голову, чтобы аккуратно выстроились буквы, и крепко сжимая голубой карандаш, написал вот что:
"Расяле!
Ты мне нравишся. Потому шло ты интиресная девочка и хороший товарищ. Напиши мне письмо.
Микас Разб"
Сломался карандаш, а ножика у Микаса не было. Да уж ладно! Он торопливо сложил листок треугольником и выбежал во двор.
- На, - сказал он Гедрюсу, оглядевшись, не видит ли кто. - Передай Расяле...
- Она же читать не умеет!
- Ничего... Она скоро научится. Или Криступас ей прочитает. Да не держи ты на виду! Неси, - поторопил Микас и спрятался за угол.
У машины он появился только когда Расяле и тетушка Алдуте перецеловались со всеми и уселись в "Волгу". Шофер, поставив рядом с собой корзину с грибами, уже заводил мотор. По другую сторону машины стояли отец, мама и кот Полосатик, а с этой выстроились Гедрюс, Микас и Кудлатик. Мама улыбалась и кричала уезжающим:
- Счастливо! Помедленней езжайте!.. Расяле, смотри не балуйся!
Микас украдкой глядел на Расяле, а Гедрюс, подняв глаза на контрабас, мысленно прощался и с гномами. "Не сердитесь, что я... Мудрика держал взаперти... Счастливого пути... Возвращайтесь весной".
И машина - мимо яблони, мимо клена, приседая на рытвинах, чтобы не задел за ветки контрабас, через ямы и колдобины выбралась со двора на проселок. Там попетляла, огибая огороды и картошку, а тетушка Алдуте и Расяле еще раз помахали из окошка оставшимся. Одна держала в руке георгины, а другая крепко сжимала уже раскрытое письмо Микаса-Разбойника.
Дольше всех провожал их Кудлатик. Он бежал за машиной, фыркал и сердился, что глаза и нос забивает противный дым. Наконец и пес притомился, отстал и поплелся домой, размышляя о том, что никто его не будет так любить, как любила своего Кудлатика Расяле.
Во дворе он встретил кота Полосатика - тот был тоже опечален. Заклятые враги разминулись, словно старые друзья: кот приподнял хвост, пес повилял ему в ответ, и они поплелись в разные стороны, чтобы в одиночестве еще раз подумать о Расяле...
Гедрюс и Микас-Разбойник, усевшись во дворе под раскидистой липой, мирно беседовали и чистили грибы, что оставила тетушка Алдуте. (Недаром Микасова мама говорила, что ее сыночек любит работать только в чужом доме...)
- Ну, Живилёк, ты счастлив? - спросил Бульбук, полагая, что ответ может быть лишь один - "Да".
Когда Живилёк вернулся, гномы принялись готовить ему торжественную встречу, но тут выяснилось, что все они перебираются на зиму в город. Встреча обернулась проводами. Были они трогательные и веселые, как вспомнишь, еще сейчас хочется петь. Но все песни они уже перепели вместе с добрыми соседями - Черным Вороном, Ежом и Белкой - и распрощались с ними даже по три раза. Теперь гномы лежали в контрабасе и в полудреме слушали, как, откликаясь на рокот мотора, жалобно гудят струны инструмента. Бульбук спросил, счастлив ли Живилёк, и все притихли, ожидая ответа.
- Не знаю...
- Как так? Не знаешь, что такое быть счастливым?
- Не знаю, - признался Живилёк.
- Ну ладно... - продолжал Бульбук. - Тогда ответь-ка мне - есть ты не хочешь?
- Нет.
- Спать не хочешь?
- Нет.
- Ничего у тебя не болит, не холодно? Может, воздуху не хватает?
- Нет.
- Значит, счастлив. Чего же еще?
- Я не согласен! - откликнулся Дайнис. - Если нет беды, это еще не значит, что есть счастье... Подумай, Живилёк, чего бы ты сейчас больше всего хотел?
- Не знаю. В такой темени трудно думается.
- Тогда скажи, кого ты больше всех любишь или кого не любишь? Что тебе нравится или не нравится...
- Всех, наверно, люблю. А жалею больше всего Ворона. Он такой грустный, такой черный!..
- А что не нравится? Может, ты хочешь что-нибудь изменять или сделать по-другому?
- Не знаю. Все кругом такие хорошие!
- Так вот, Живилёк, знай, - заключил Дайнис, - про тебя нельзя сказать, что ты счастлив. Ты только доволен и ко всему равнодушен!
- А кто же счастлив? - спросил Живилёк.
- Не приставайте к нему! - вмешался Оюшка. - Спи, Живилёк, спи. Умаялся за день.
- Я знаю, - сказал Живилёк. - Я бывал счастлив, когда шалил. А вы когда? Мудрик, ты ведь все знаешь...
- Знаю... - ответил Мудрик. - Я БЫЛ счастлив и думаю, что БУДУ еще счастливее. Но я никогда не бываю счастлив СЕЙЧАС.
- Ты вечно недоволен, - перебил Бульбук. - Ученые редко бывают счастливы.
- А ты вечно меня не понимаешь, - ответил ему Мудрик. - Я, к примеру, был счастлив и тогда, в улье... Особенно, когда заснул непоседа кот. Был счастлив вчера, вместе со всеми... А завтра, может, скажу, что все-таки хорошо нам было ехать в этом гудящем контрабасе доброго дедушки... Спорить в темноте о счастье или размышлять про себя, где же мы окажемся...
Гномы замолчали и задумались о том, что ждет их в большом городе.