– Мы тут, Левочка, по вечерам обсуждаем каждую новость. Такие споры! Ну, ты ж знаешь евреев!
….И вот уже дощатый стол накрыт газетами, и пар еды, как пар земли, весело плыл сквозь решетку в окно.
Фимка надломил горбушку хлеба, обмакнул луковицу в соль.
– Чего мне очень хотелось, так – лук с хлебом.
– А что мы будем пить за Наташу? – спросил Андрейка.
Вдруг Фимка вскочил из-за стола.
– Здравствуйте. – В дверном проеме двое в черных робах.
– Это мои друзья, – представил Фимка вошедших.
Испуганные лица женщин и запах мяса – все это ошеломило вошедших. Их усадили за стол, а Вера с детьми сели на кровать. Все старались смотреть мимо еды.
– Они хотят, чтобы ты написал им буквы иврита. – сказал Фимка.
– Сначала алфавит, а потом немножко о новостях Дома, – пожилой еврей со шрамом на лбу подмигнул. – Вы уже поняли меня, что я имею ввиду?
– Понял, конечно.
– Ешьте, пожалуйста, – сказал Вера, – пока суп теплый.
– Нет-нет.
Они вскочили. Поднялись Лева и Фимка.
– Ну, тогда стол отодвинем от стены и все сядем, – решила Вера.
– Как вы считаете, – спросил тот со шрамом. – меня могут принять в кибуц, учитывая мое прошлое?
– А сколько вам еще сидеть?
– Восемь, мне будет шестьдесят два.
– Гриша думает, что в кибуц главное записаться, – засмеялся Фимка. – а там уже работай – не работай, все равно не выгонят.
– Первая буква ивритского алфавита «алеф», это видите, восточный кувшин. – Вот такие значки наполняют «алеф» звучанием. Ну, как бы кувшин наполняется водой… Тора же начинается со второй буквы «Бейт»…
Эти двое пришли к Фимке на час, и час был на исходе.
– Так ты приготовил, Фим, что вынести? – спросил молчун.
– Мама, Софа и ты, Наташка, выйдите, – заторопился Фимка. – И ты, Андрей, быстро!
Молчун скинул робу.
Целлофановые мешочки с чаем, бульонные кубики, сигареты – все – утонуло в сапогах.
– Лева, братик, ты мне дашь Тору?
– Конечно.
Тору завернули в целлофан и бинтом привязали к груди будущего кибуцника.
– Левочка, дай червонец… менту, чтобы шмон не делал….
Гости ушли, вернулись дети и Софа.
– Фимочка, – сказала Вера, – когда же ты с мамой поговоришь?
– И мы с Наташей для него не существуем. Хочешь стать как этот? – сказала Софа.
– Наташенька, давай я тебе сделаю змея. Ты завтра выйдешь на волю, и вы запустите его. Хорошо?!
Принялся мастерить из бумаги и ниток змея, то и дело приговаривая:
– А потом вы его отпустите и пусть он летит. Хорошо?!..
…Вечером, когда мама Вера с внуками улеглась на кровать, а Софа на другую койку, братья устроились на полу. Снова довелось вместе спать.
– Ну, Левич, расскажи что-нибудь, – шепнул Фимка и положил голову на плечо брата.
Рассвет пролился на лица, Фимка спал, поджав под себя ноги, уткнувшись головой в стенку.
Вера проснулась первой. Первой увидела сыновей. Вот они лежат вместе, а через четыре часа один из них снова, как зверь, будет загнан за проволоку. Это в девятнадцать лет. Слезы залили лицо ее.
В одиннадцать заканчивалась встреча. И Дом свиданий гудел от плача и причитаний.
Ножницами Фимка вырезал листок целлофановый, сшил трубочкой, наизнанку вывернул, чтобы швы вовнутрь. С детский палец мешочек получился.
– Гелт!
– Вот, Фимочка.
Мама протянула сторублевку. Он скрутил трубочкой, просунул в чехол и зашил. Последний шов был наружу, но тут уж ничего не поделаешь.
– Левочка, возьми стакан с водой и стань рядом, – попросил он.
Он запрокинул голову и начал пропихивать деньги себе в глотку. Лицо его покрылось пятнами и каплями пота; глаза, вначале закрытые, распахнулись и смотрели в потолок по-птичьи беспомощно. Лева поднес ко рту брата стакан с водой.
– Все, – наконец сказал Фимка.
– Ну, слава Богу, – вздохнула мать.
Фима обнял ее, она расплакалась.
…Прощание было коротким.
– Шалом, брат.
– Ша-алом! – Фимка оглянулся, поднял над головой руку.
И ушел.
Наташка и Андрейка выбежали на дорогу. Пыль и солнце. И побежали за змеем. Отпуская его дальше и дальше от себя. И змей, обдуваемый ветром, трепетно взмыл над красной стеной лагеря. Дети отпустили веревочку. Так просил Фимка. Змей быстро-быстро улетал в небо.
Черная жизнь 79-го
Это было начало черного периода в жизни Марка Азбеля, а также и в жизни другого физика-отказника – Вениамина Файна, хотя с тех пор как профессор отказался давать показания, чекисты отстали от него. Но день за днем Виктор Брайловский и Марк уходили из дома в восемь утра – точно так же, как люди, собирающиеся на работу, – чтобы прибыть в Лефортово к девяти. Домой они возвращались к полуночи, настолько усталые, что не могли говорить. За их квартирами велось наблюдение; за ними следовали везде. В воскресенье в квартиру Азбеля на семинар по еврейской культуре привезли журнал «Евреи в СССР». На квартире тут же был устроен обыск, а все присутствовавшие подверглись личному досмотру. У Марка забрали его блокнот – самый ценный предмет, которым он владел. И, разумеется, все копии журнала «Евреи в СССР».