На самом деле им было совершенно наплевать на такие мужские игры. У них свои игры: где достать жратву и как похудеть.
Был в зените 67-й год. Первого июня Лазарь с Валечкой гуляли в Сокольниках по выставке Инпродмаш. Евреи впервые в жизни шли под флаг Израиля. И сразу было ясно: их много, они одна команда. Они спешили в павильон, как футбольные болельщики на стадион. А в павильоне евреи имитировали себя именинниками, им было наплевать на сефардский мосад и русский КГБ. Огромная толстая книга отзывов была исписана стихами. Там толпился народ до шестого июня включительно. В тот вечер Лазарь впервые спросил жену о своей внешности.
– Я похож? – спросил, глядючись в зеркало.
– Еще как! Настоящий жид пархатый.
– Врешь, сука тонконогая, – улыбнулся он. – Ты антисемитка.
– А все антисемиты.
– Врешь!
– Странное дело, людям говоришь правду, тебе не верят.
Она подкралась к нему сзади и горячим утюгом коснулась его трусов.
– Готы-ыню! – заорал Лазарь.
– Это тебе за суку, – сказала Валечка. – И за тонконогую.
– Ну, зараза! Ну, какая же ты гадина.
– Раз так, сам гладь свои рубахи и майки.
Так всегда. Он же и виноват. Такие резкие выпады всегда застигали его врасплох.
– Галка купила три десятка яиц и все тухлые, – засмеялась Валечка.
– Сделай мне яичницу, – попросил Лазарь.
– Дай денег, так я сделаю.
– Ну хорошо, а что мы будем завтракать?
– Цветную капусту с картошкой.
– Я мужчина. Я хочу мяса!!
– Ха-ха-ха!! Кто здесь мужчина? Гвоздь в стену не может забить.
– Могу.
– Ну так бей.
– А ты дай.
– А это видел? – она стукнула его по носу фигой.
– Больно!
– Что?
– Давай я тебя стукну.
– Значит, ты ужинать не будешь?
– Буду!
Потом, когда Валечка накормила его капустой и картошкой, когда он почувствовал, что дальше «не лезет», он сказал, улыбаясь:
– Знаешь, кто ты? Милый маленький зайчик с бабочками на голове.
– Ну-ну. Пей чай. Я пойду приведу себя в порядок.
Она стояла голая под холодным душе и дразнила свою глотку сопрано. Была весна, все набухало, и Валечка чувствовала себя сочной и какой-то ошалелой.
– Перестань орать, – сказал Лазарь. – У меня чесотка от твоих песен. У него это как аллергия на одуванчики.
– А с чего это ты вдруг?
– Израиль бьет арабов, а нас будут бить здесь.
– Я была бы рада, если тебя отлупят.
– Рано или поздно гои припомнят нам Израиль.
– Ох и негодяй же ты, Лазарь.
– Бывают негодяи полезнее святых.
– Я тебя стала бояться. Раньше этого не бывало.
– Раньше ты мне давала, – захихикал он.
– Дурак.
– Дурак?! – В глазах его мелькнул бес со свечами. – Закури лучше, училка кривоногая.
– Дурак! Больше ко мне не дотрагивайся.
– Сама ко мне в трусы лезешь.
– Ду-уррак! Бессовестный!
– Тебе привет! – крикнул он ей вдогонку.
Она не ответила.
– Тебе привет от минет!
Их обоих трясло от ненависти, но под руками не было автоматов.
Вечером все жильцы слушали радио, как будто бои велись на Садовом кольце.
– Арабы вооружены всем советским до зубов – утром евреи прыгнут в море.
– Лазарь, конечно, болеет за своих.
– Ну, понятно, все они болеют за своих.
В ту ночь Лазарь постелил себе на полу. Он лежал и всматривался в красные пятнышки, плавающие в темноте. Красные пятнышки что-то уж очень разыгрались, как будто ночью в пустыне враг вел спорадический огонь. Лазарь лежал вытянувшись во весь рост. И тут он увидел холодные маленькие глаза Ларионова. Потом они боролись.
Руки у Лазаря были напряжены. Кулаки стиснуты и прижаты к животу. Когда он уснул по-настоящему, то есть забылся, ничего ему не снилось, и мозг спал, и было ему хорошо, как бывает хорошо только в обмороке.
– Амалеки взрывают наши синагоги.
– Давайте сами их заминируем.
– Давайте окутаем их колючей проволокой и будем впускать туда только раввина и только один раз в год, на Йом-Киппур.
– Сухари, а где евреи будут чесать языки?
– Они нас взрывают, а мы не знаем кто.
– Зато знаем кого, – сказал мальчик с пейсами.
– У вас сократилась молитва и удвоился счет в банке. Такие дела.