— Прекрати, папа!
Эйфель хорошо знает свою дочь. При всей своей кротости она способна вмиг обернуться разъяренной тигрицей. Однако сейчас она смотрит почему-то не на отца, а на злополучного новичка, который по-прежнему стоит в угодливой позе, красный, как рак.
Эйфель наконец вспоминает, зачем он здесь, берет с подноса стаканчик, залпом выпивает соду и вопросительно смотрит на парня:
— Ну, и чего он тут торчит, этот?..
— Это он, папа.
— Кто — он?
Нет, решительно, сегодня выдался трудный день. Если весь мир решил играть с ним в загадки, то он, Эйфель, лучше уйдёт домой и поспит!
— Это он, — настойчиво повторяет Клер, указывая на новенького.
Эйфель поднимает голову и оглядывает молодого служащего:
— Кто вы, собственно, такой?
— Адольф.
— Как, вы тоже Адольф? Надо же, похоже, сегодня все здесь сплошные Адольфы…
Эта сцена грозит обернуться театром абсурда. Наконец Эйфель понимает, в чем дело.
— Вот этот новенький? — восклицает он, разглядывая Адольфа Саля. — Ты хочешь выйти за новенького? Но… но зачем?
Этот вопрос, заданный с таким искренним, детским недоумением, повергает всех в растерянное молчание. Наконец Клер отвечает — тем ласковым, материнским тоном, который неизменно укрощает ее отца:
— Папа, если бы я тебе сказала, что влюблена в кого-то, ты наверняка нанял бы его на работу, чтобы испытать, верно?
— Ну разумеется! — поддакивает Компаньон.
— Так вот, как видишь, мы просто выиграли время. Адольф работает у тебя уже семь месяцев…
Эйфель растерян донельзя:
— Да ты просто чертовка!
При этих словах Адольф не может сдержать усмешки, и Эйфель хлопает его по плечу с такой силой, что тот едва не роняет поднос.
— Вы женитесь на дьяволице, молодой человек, берегитесь же!
После короткой паузы все от души расхохотались. Но кто же он — этот Адольф? Откуда взялся? Чем занимаются его родители? И главное, будет ли он хорошим мужем? У Эйфеля впереди достаточно времени, чтобы узнать получше своего будущего зятя. Ибо когда Клер действительно чего-то хочет, приходится уступить: в этом она истинная дочь своего отца. Инженер спрашивает, хлопнув в ладоши:
— А ну-ка, новичок… зятюшка… или как вас величать, вы знаете, где у нас тут коньяк?
— Да, патрон.
— Вы слышите, он меня зовет патроном! Ладно, сходите за бутылкой и не забудьте три рюмки, надо же спрыснуть такое событие, верно?
Клер бросается к отцу, изо всех сил обнимает его и чмокает в щеки, как маленькая девочка.
— Ох, она меня задушит! Ну, вы меня сегодня замучили! А мне к завтрашнему вечеру нужно выглядеть прилично.
И Гюстав, глядя на дочь повлажневшими глазами, твердит, как считалочку:
— Мадам Саль… Клер Саль… Ну что за дурацкая фамилия…
ГЛАВА 10
Бордо, 1859
Гюстав не сразу разыскал оранжерею. Она была в другом конце парка, за огородом, на опушке рощицы, такой густой, что казалась дремучим лесом. Около полусотни молодых людей смеялись, танцевали, уединялись, чтобы посекретничать, осушали бокалы с шампанским, расхватывали маленькие пирожные с подносов, которые приносили слуги. И все это под звуки пианино, которое установили в центре лужайки. Видно было, что гости веселятся уже давно, и Гюстав пожалел, что явился с опозданием.
— Эйфель! — фамильярно воскликнула Адриенна и бросилась к нему, не успев отдышаться после танца.
Несколько гостей обернулись, удивленно глядя на незнакомое лицо, но тут же вернулись к своим разговорам.
А девушка, схватив на бегу бокал с подноса, протянула его Гюставу.
— Я надеялась, что вы придете пораньше, господин инженер.
Эйфель поморщился. Ему были неведомы правила этого нового мира. Но Адриенна, заметив его смущение, успокоила:
— Я пошутила, Гюстав. Это обычный семейный праздник, здесь все свободны.
— Лично я свободен только работать, — ответил он, раздражаясь от собственной скованности. — Перед тем как идти сюда, я заглянул на стройку.
Адриенна была искренне удивлена.
— Работать? В воскресенье?
— Там наверняка был еще один утопленник, требующий немедленного спасения, — произнес рядом чей-то голос.
Гюстав узнал Эдмона, которому, видимо, очень хотелось взять над ним реванш. И ему это явно удалось, так как Адриенна расхохоталась и решительно взяла под руки обоих.
— Эдмон, сегодня я объявляю всеобщее перемирие! — сказала она, подводя их к роскошному буфету. Эйфелю редко приходилось видеть такое обилие лакомств, к которым никто из гостей не притрагивался, словно все они были красивой, но несъедобной декорацией.