— А впрочем, если тебя это волнует, попроси ее у них!
— Кого «ее»? И у кого «у них»?
Адриенна распрямилась, гордо выпятив грудь, так что соски четко обозначились под тонкой сорочкой, и протянула правую руку Гюставу.
— Ее — вот эту мою руку. У кого — у папы.
Гюстав был в панике, это казалось ему безумием.
— Я? У него? Я в жизни не посмею…
Уязвленная Адриенна скрестила руки на груди.
— Значит, ты откажешься от меня из трусости? Я вижу, твоя любовь недорого стоит…
Гюстав заколебался. И неудивительно: Адриенна, когда ей чего-то хотелось, могла воспламенить даже лёд.
— Любовь моя, не нужно просить. Это само собой разумеется, разве нет?
Но Адриенна упрямо покачала головой:
— Может, у вас, у Эйфелей, в Дижоне, это и не принято… Но здесь, в Бордо, у Бурже, молодые люди просят руки девушки у ее отца.
Гюстав был уязвлен — не следовало бы Адриенне упрекать его в скромном происхождении. Его родители там, в Бургундии, — точно такие же люди. Однако, вспомнив очаровательный родительский домик, который весь уместился бы в гостиной четы Бурже, Эйфель понял, что в этой игре козыри не у него.
— Ну хорошо, я согласен, — покорился он.
И Адриенна наградила его сияющей улыбкой.
А инженер пытался привести в порядок смятенные мысли. Просить у старика Бурже руки его дочери!? Об этом даже подумать страшно. Он, Гюстав, не перенесет отказа. Но тут ему кое-что пришло в голову…
— Я уже наелась, — капризно сказала Адриенна.
Эйфель стряхнул задумчивость и посмотрел на девушку. Она сняла сорочку и ждала его — нагая, ослепительная, как солнечный луч, ласкавший ее кожу.
ГЛАВА 21
Париж, 1886
Сколько людей приглашено на церемонию? Адриенна представляла ее себе как прием для избранных, но в залы министерства промышленности и торговли набилось не менее трехсот человек — все хотели увидеть эти умопомрачительные макеты.
— Здесь и приличное общество, и всякое отребье, — заметила она и, узнав в толпе знакомых, поприветствовала их беглой улыбкой.
Ее супруг, притворяясь шокированным, шепнул ей на ухо:
— Не будьте снобом, мадам де Рестак!
Адриенне явно не по себе. Она не хотела приезжать сюда, но Антуан так настаивал…
— Там объявят результаты конкурса. И ты сможешь увидеть все представленные проекты, это же потрясающе!
В каком-то смысле многолюдная толпа устраивает Адриенну. В толпе легче уклониться от встречи, раз уж ее заставили прийти. И Адриенна зорко оглядывает собравшихся, боясь — и надеясь — заметить его…
Вот уже несколько недель она терпит эту пытку: Антуан говорит только об Эйфеле. Эйфель и его башня. Эйфель и его проекты. Эйфель и его гений. Эйфель, которого он знал совсем молодым, неотёсанным, и который ныне наверняка наслаждается всеми благами мира. Эйфель живет, спит и ест вместе с ними, хотя после памятного вечера в министерстве полтора месяца назад они больше не встречались. Но когда Антуан увлекается, он забывает обо всем на свете. И Гюстав Эйфель стал в их супружеской жизни постоянной величиной, невидимым призраком, фантомом, хотя бедняжка Антуан и не знает, что Адриенна была в него влюблена.
«И никогда не узнает», — думает она, оглядывая толпу.
И вдруг видит его. Хуже того: видит их. Ну, конечно, ей следовало бы догадаться, ведь у него есть семья. Адриенна запретила себе расспрашивать мужа и в результате ничего не знает об Эйфеле, кроме его башни. Об остальном Антуан молчит, словно оберегая старого друга. Но, увидев эту сплоченную маленькую группу, она понимает, что после всего и Эйфель тоже продолжал жить. Эта юная женщина с сияющим лицом — вылитый Гюстав. Так же, как и трое остальных детей, помладше, они не отходят от старшей сестры. Адриенна удивлена: а где же его жена? Неужели осталась дома?
— Ага, вон они! — восклицает Рестак, явно собираясь окликнуть Эйфелей через весь зал.
Но Адриенна резко останавливает его:
— Оставь их в покое, они, наверное, и без того оробели…
— Пожалуй, ты права…
— Давай пока пройдемся. Я же тебя знаю, стоит тебе подойти к ним, и ты уже не оставишь в покое «старину Гюстава».
Антуан разражается смехом.
— Любовь моя, ты, как всегда, прозорлива!
И он целует жену в шею с фамильярностью, от которой ее передергивает. Она бросает взгляд на Гюстава, боясь, что он видел эту сцену. Но нет. Эйфель стоит бледный, напряженный и что-то шепчет на ухо старшей дочери, поглаживая по голове самого младшего из детей.