— Да, Гвидо да Вигевано[44] сказал королю, что телеги, оснащенные парусами, как корабли…
— А использовал ли их французский король в этой новой войне с англичанами, которая его постигла?
— Нет, насколько я слышал.
— Из-за деталей, я полагаю. Как с говорящими головами. Чья это была идея?
— Роджера Бэкона; но это был всего лишь суфлер.
— Правильно. Теперь я вспомнил его имя. Если бы кто-то в реальности соорудил эти говорящие головы, Эверард использовал бы их, чтобы вернее подсчитывать наш оброк и долги. Тогда бы на вас обозлилась вся деревня.
— На меня?
— Ну, Бэкон же мертв. Дитрих засмеялся:
— Грегор, каждый год приносит новые открытия. Всего двадцать лет прошло, как человек изобрел очки для чтения. Я даже разговаривал с человеком, который изобрел их.
— Правда? Что он за волшебник?
— Он не волшебник. Простой человек, как ты или я. Человек, который устал щуриться в свой псалтырь.
— Тогда — человек, похожий на вас, — допустил Грегор.
— Он был францисканцем.
— А, — Грегор кивнул, как будто это все объясняло.
Селяне расходились по домам со своими ведрами и кочергами; некоторые собирали среди обуглившихся столбов и дымящейся соломы кровли то, что могли спасти из руин. Лангерман и другие батраки этим себя не беспокоили. В их хижинах было слишком мало такого, ради чего стоило ворошить угли. Лангерман, однако, поймал свою козу. Коровы в загоне для скота, не доенные с утра, протяжно мычали.
Дитрих увидел фра Иоахима; тот был закопчен дымом до черноты и сжимал в руках ведро. Дитрих поспешил за ним.
— Иоахим, подожди. — Он нагнал Минорита через несколько шагов. — Мы должны отслужить благодарственную мессу Spiritus Domini, поскольку алтарь уже украшен в красном. Но давай подождем до вечерни, чтобы каждый смог отдохнуть от трудов.
Покрытое сажей лицо Иоахима не выражало никаких эмоций.
— Значит, до вечерни. — Он отвернулся, и Дитрих снова схватил его за рукав.
— Иоахим, — он замялся, прежде чем продолжить. — Тогда. Я думал, ты убежал.
Минорит неловко бросил на него взгляд.
— Я возвратился за этим, — сказал он, стукнув слегка по ведру.
— За ведром?
Тот передал ведро Дитриху:
— Святая вода. На случай, если бы пламя оказалось дьявольским.
Дитрих заглянул внутрь. На дне были остатки воды. Он вернул ведро монаху.
— А когда пламя в конце концов оказалось материальным?
— Что ж, лишнее ведро воды, чтобы его побороть. Дитрих засмеялся и хлопнул Минорита по плечу. Иногда этот пылкий юноша его удивлял.
— Вот видишь? Ты знаешь кое-что о логике. Иоахим указал пальцем:
— А кто, по твоей логике, таскал ведра, чтобы погасить пожар в Великом лесу? — Тонкая серая пелена висела над деревьями.
И монах двинулся дальше к церкви. На сей раз Дитрих не стал его удерживать. Господь прислал Иоахима неспроста. Своего рода испытание. Иногда Дитрих завидовал минориту из-за его религиозного экстаза, криков радости, которые тот исторгал от присутствия Господня. Сам Дитрих не был расположен к открытому изъявлению эмоций, больше полагался на разум и мог бы показаться бесчувственным.
Дитрих говорил с теми, кто потерял в пожаре свои дома. Феликс и Ильза Аккерман только безмолвно озирались.
Все, что им удалось спасти из руин своего дома, они сложили в два небольших узла, что были за спиной у Феликса и его дочери Ульрики. Еще один ребенок, Мария, сжимала в руках деревянную куклу, закопченную и покрытую куском прожженной ткани. Она походила на тех африканцев, которых сарацины продавали на невольничьих рынках по всему Средиземноморью. Дитрих присел на корточки рядом с Марией:
— Не беспокойся, малышка. Ты поживешь у своего дяди Лоренца, пока деревня поможет твоему отцу построить новый дом.
— Но кто поможет Анне? — спросила Мария, вытягивая вперед куклу.
— Я возьму ее в церковь и посмотрю, что можно сделать. — Он попытался мягко забрать куклу из девочкиных рук, но понял, что для этого придется оторвать ей пальцы.
— Все в порядке, вы, негодные сыновья неверных жен! Поторапливайтесь назад в замок. Не болтайтесь здесь. Вы и так получили отдых от службы и купание в мельничном пруду — и самое время! — но там вас тоже ждет работенка!
Дитрих отступил в сторону и пропустил мимо стражников.
— Благослови Господь тебя и твоих людей, сержант Швайцер, — сказал он.
Сержант перекрестился:
— Добрый день, пастор. — Он кивнул в сторону замка. — Эверард послал нас помочь справиться с пожаром.
Максимилиан Швайцер был невысоким широкоплечим мужчиной и телосложением напоминал пень. Он пришел сюда из альпийских провинций несколько лет назад, и герр Манфред нанял его, чтобы навести порядок среди своих пехотинцев и бороться с разбоем в горных лесах.
— Пастор, что… — Сержант внезапно нахмурился и бросил взгляд на своих людей. — Никто не позволял вам слушать. Мне отвести вас за руку? Здесь только одна улица. Замок в одном ее конце, а вы в другом. Дальше сами догадаетесь?
Андреас, капрал, рявкнул на солдат, и они тронулись неровной цепью. Швайцер провожал их взглядом.
— Неплохие ребята, — сказал он Дитриху, — но нуждаются в дисциплине. — Он одернул свою кожаную куртку. — Пастор, что сегодня произошло? Все утро я чувствовал, как будто… Как будто я знал, что кто-то приготовил на меня засаду, но не знал, когда и где. В караульной случилась драка, а юный Гертль разрыдался в казарме без причины. И когда мы притрагивались к чему-либо металлическому — ножу или шлему, — нас била короткая пронзительная боль…
— Остались ли раны?
— От такой маленькой стрелы? На теле — нет, но, кто знает, какой ущерб она причинила душе? Некоторые парни из караула в лесу говорят, что это был выстрел эльфа.
— Выстрел эльфа?
— Маленькие, невидимые стрелы, выпускаемые эльфами… А что?
— Ну, это предположение «сохраняет внешнюю сторону», как учит Буридан, но ты увеличиваешь число сущностей без нужды.
Швайцер нахмурился:
— Если это насмешка..
— Нет, сержант. Я всего лишь цитирую своего друга из Парижа. Он говорил, что, если мы пытаемся объяснить что-то таинственное, мы не должны использовать для этого новые сущности.
— Ну… эльфы — это не новые сущности, — настаивал Швайцер. — Они были здесь, когда лес был еще молодым. Андреас — родом из долины Мурга, и он говорит, что, возможно, это гнурр подшучивает над нами. А Францль Длинноносый сказал, что это был Ашенманляйн[45] из лесов Зигманна.
— Швабское воображение — вещь просто замечательная, — сказал Дитрих. — Сержант, загадочное всегда кроется в простых вещах. В куске хлеба. В доброте незнакомца. А дьявол проявляется в низких и бесчестных деяниях. Все, что вызывало сегодня дрожь, ветер и вспышки молнии — все это было слишком драматично. Только Природа так театральна.
— Но что породило все это?
— Причины таинственны, но они, безусловно, материальны.
— Но как вы можете быть столь… — Макс замер и шагнул на деревянные мостки, перекинутые через поток за мельницей, всматриваясь в деревья.
— В чем дело? — спросил Дитрих. Сержант кивнул головой:
— Стая соек резко взлетела с зарослей у кромки леса. Там что-то движется.
Дитрих прикрыл ладонью глаза и посмотрел в ту сторону, куда указывал швейцарец. Дым лениво висел в воздухе, подобно клокам чесаной шерсти. Деревья на опушке леса отбрасывали черные тени, которые поднимающееся солнце не могло рассеять. В этих черных и белых полосах явно наблюдалось какое-то шевеление, хотя с такого расстояния Дитрих не мог различить деталей. Мерцание света, подобное тому, как солнце сверкает на металле.
Дитрих заслонил глаза:
— Это доспехи? Макс нахмурился:
— В лесах герра Манфреда? Это было бы слишком дерзко даже для фон Фалькенштайна.
44
45