— Испарились? — сказал, наконец, Манфред. — Половина моего состояния пропала, а мы до сего дня ровным счетом ничего не знали?
Эверард негромко отозвался со своего места, но так, чтобы его могли услышать:
— Когда у человека умирает семья, ваше состояние кажется ему не столь значимым.
Отповедь со стороны обычно столь подобострастного вассала вызвала удивленные взгляды. От приказчика отдавало каким-то резким, едким запахом, который Дитрих не мог разобрать. Пьян, подумал священник, приняв во внимание румянец на щеках, заплетающийся язык и тусклый блеск глаз говорящего.
— Элоиза видела тело на тропинке, — продолжил донесение Макс. — Возможно, они отправили человека уведомить вас, но он умер на полпути.
— Тогда и к лучшему, что не добрался, — сказал Тьерри, сжав лежащие на столе руки в кулаки.
— Прощу милости моего господина, — сказал Клаус, — но отец моей жены говорит, что с момента первой смерти до его бегства минуло не более трех дней.
Манфред нахмурился:
— Я не забыл, майер, о том, что ты ослушался моего запрета.
— Моя жена просила приютить его… — Мельник выпрямился. — Прогнали бы вы прочь своего родного отца?
Сеньор подался к столу и размеренно произнес:
— В… мгновение… ока.
— Но… Он уже пробрался в деревню, прежде чем хоть кто-то узнал о его приходе.
— Кроме того, — отозвался сельский староста, радуясь тому, что дело коснулось законов и обычаев, — жители каждой из деревень имеют право посещать другую.
Манфред изумленно воззрился на юриста.
— Есть время прав и законов, — произнес он, — и есть время чрезвычайной осторожности. Я приказал: никому не позволено входить в деревню.
Рихард возмутился, Клаус пришел в полнейшее замешательство:
— Но… но это был всего лишь Одо!
Манфред провел рукой по лицу.
— Никому, майер. Возможно, он принес с собой чуму.
— Мой господин, — вмешался Ганс, — я несведущ в этих вопросах, но скорость, с которой распространяется чума, говорит о том, что «маленькие жизни» быстро пожирают своих… Мы бы сказали «хозяев», хотя эти гости и непрошеные. Эти «маленькие жизни» действуют так быстро, что, если бы Одо нес их в себе, тому уже должны были проявиться свидетельства, а их нет.
Манфред хмыкнул, но его настрой оставался скептическим. Эверард хихикнул и сказал Клаусу:
— Ты дурак, мельник, и твоя жена ездит на тебе верхом. Как и на всяком мужике, на кого ей удалось взобраться.
Клаус почернел и вскочил с места, но Ойген предупреждающе поднял руку:
— Не за столом господина! Манфред, со своей стороны, рявкнул:
— Приказчик, пшел вон! — Когда же тот не пошевельнулся, он закричал: — Сию же секунду! — И Тьерри поднялся из-за стола, положив руку на эфес своего меча.
Но отец Рудольф заговорил жалобным тоном:
— Нет, нет, только не это. Только не это. Мы не должны драться между собой. Мы не враги друг другу. — И он взял Эверарда под локоть и помог тому подняться. Приказчик скосил взгляд на собрание, как будто только сейчас увидев присутствующих. Рудольф повел его к двери, и тот вышел вон неровной походкой, наткнувшись сперва на дверной косяк. Макс закрыл за ним дверь, прокомментировав:
— Он надрался.
— Он напуган, — ответил Дитрих, — и напился от страха. Взгляд Манфреда не смягчился:
— Мне не нужны извинения! Макс?
— Там, на церковном дворе, есть свежие могилы, — продолжил сержант, — но тела лежат где попало — на лугу, в полях, один человек умер прямо за плугом.
— Их не похоронили, ты хочешь сказать? — вскрикнул Дитрих. Неужели это настигло их настолько внезапно?
Манфред предупреждающе поднял указательный палец:
— Нет, пастор! Ты не пойдешь туда.
— Хоронить умерших — это одна из обязанностей, возложенных на нас Господом. — При мысли о том, что ждет его там, живот Дитриха сжался в ледяной комок.
— Если ты спустишься вниз, — сказал ему Манфред, — я не позволю тебе вернуться. Живые здесь нуждаются в твоем попечении.
Дитрих приготовился возразить, но вмешался Ганс:
— Нам будет проще слетать туда.
— Тогда вам тоже будет заказан путь назад, — сказал Манфред крэнку.
Губы Ганса изогнула мимолетная крэнковская улыбка:
— Мой господин, мне и моим спутникам «путь назад» заказан навеки. Чем станет эта ссылка по сравнению с вечностью? Но «маленькие жизни», пожирающие ваш народ, скорее всего не тронут мой. Как… Как вы называете то, когда изменяются виды?
— Evolutium, — предположил Дитрих. — Развертывание возможного в действительное. «Раскручивание» к своему концу.
— Нет, это неподходящее название… Но смысл в том, мой господин, что ваши «маленькие жизни» не знакомы с нашими телами, и поэтому у них нет… ключа, чтобы проникнуть в нашу плоть.
Манфред поджал губы:
— Очень хорошо. Ганс, тебе позволено похоронить умерших в Нидерхохвальде. Возьми с собой только крэнков. Когда вернетесь, подождите признаков чумы в своем прежнем лазаретто в лесу. Если отметины не появятся через… через… — он прикинул возможный срок, — через три дня, можете возвращаться в деревню. До той поры никто не вступит в пределы этого манора.
— А как быть с отцом моей жены? — настаивал Клаус.
— Он должен уйти. Звучит жестоко, мельник, но приказ необходимо исполнить. Каждый должен заботиться о себе.
Эверард лежал, уткнувшись лицом прямо в грязь, на тропинке близ ворот курии, Клаус засмеялся:
— Горького пьяницу вывернуло наизнанку.
Солнце стояло еще высоко, но ветер с Катеринаберга уже приносил достаточную прохладу. Розы взошли в положенное время, и их колючие побеги обвивались вокруг шпалер господского сада. Землю подле ворот полностью вытоптало бессчетное количество неустанных ног, и желтые лепестки лютиков возникали из нее совершенно чудесным образом.
Среди этих ярких красок подергивалось тело Эверарда.
— Ему будет больно, когда он протрезвеет, — заметил Макс, — грохнуться так на землю.
— Он может задохнуться в рвоте, — сказал Дитрих. — Пойдемте, отнесем его к жене. — Пастор сделал несколько шагов вперед и опустился на колено подле господского приказчика.
— Мне кажется, ему вполне удобно там, где он лежит, — сказал Макс. Клаус засмеялся.
Блевота у тропинки была черной и тошнотворной, а от самого Эверарда несло невероятным смрадом. Его дыхание вырывалось с хрипом, словно из волынки; а щеки, когда Дитрих дотронулся до них, оказались горячими. Управляющий задергался от легкого прикосновения и закричал.
Дитрих резко вскочил на ноги, отпрыгнув на два шага назад.
Он налетел на мельника, который как раз подался вперед, крича:
— Проснись, пьянчуга! — Управляющий и майер уже много лет одновременно соперничали и сотрудничали, питая другу к другу беззлобное презрение, которое часто окрашивает подобную близость.
— Что это? — спросил сержант Дитриха.
— Чума, — ответил тот. Макс зажмурился:
— Господи Иисусе!
— Мы должны отнести Эверарда в его дом, — сказал Дитрих. Но сам при этом не пошевелился. Клаус, обхватив себя руками, отвернулся. Макс стал пятиться обратно к господскому дому со словами: — Об этом должен узнать господин.
Крэнк Ганс растолкал их плечами.
— Элоиза и я отнесем его. — Крэнкерин, уже собравшаяся улетать, присоединилась к нему.
На холме напротив Иоахим бил в полуденный колокол, возвещая время трапезы для работающих в полях. Клаус прислушивался к звону какое-то время, а затем сказал:
— Я думал, что все будет куда страшнее. Дитрих обернулся к нему:
— Что именно?
— Этот день. Я думал, он будет отмечен ужасными предзнаменованиями — нависшими тучами, зловещим ветром и раскатами грома. Однако сегодня самое обычное утро, и это пугает меня все больше и больше.