Она попыталась сделать блины, воскрешая в памяти воспоминания о том, как делала тёплые летние завтраки, о сливочном масле, тающем на тосте, об улыбке отца. Взбивание яиц с мукой было своего рода поэзией, подобно сложению стихов из обычных глаголов и прилагательных.
Когда она была ребёнком, отец показывал ей правильный способ идеально разбить яйцо над миской, но ей всегда удавалось замарать пальцы желтком.
Нет, Мелисса, милая, вот так. Гляди.
Донахью ударила яйцом о край раз, второй, и оно раскололось напополам. Это опечалило её. Она почувствовала, как что-то раскололось также внутри неё, что-то, что не могло быть восстановлено, а из разлома вытекает тёплая и вязкая жидкость.
Ожидая, пока остынут блины, Мелисса думала о Нормане. Он был опасен для неё. Она закусила ноготь и прислонилась к холодильнику, пытаясь выработать стратегию.
Простушка, глупышка…
Как могла она так запросто распуститься? Бутылка вина, прикосновение и дружественный взгляд. Было ли это всем, что потребовалось, чтобы увлечь её в грёзы? Нужен был жесткий план. Она не могла избегать Нормана Джейдена, но могла совладать с собой, быть профессиональной и бесстрастной. Лучшим решением, безусловно, будет вести себя так, словно этого никогда не случалось. Сможет ли она справиться с этим? Мелисса решила, что сможет. Да, хорошо.
Пробуя свои блины, агент осознала, что в процессе в какой-то момент что-то пошло не так. Они были слишком тонкими, слишком водянистыми, не такими, какими делал их её отец. Она полила их сиропом, но от этого, казалось, они не стали сколь-нибудь лучше на вкус. Она была невнимательна.
Мелисса сидела за холодным, неудобным обеденным столом, с тарелкой неприглядных блинов сбоку от неё. Она рассеянно орудовала вилкой, тыкая в еду, не глядя на неё. Затем она оттолкнула от себя тарелку и опустила голову на ничем не занятые руки.
Надеюсь, что не подвожу тебя.
Она посмотрела на окно, когда крошечная, дрожащая капля дождя изо всех сил старалась оставить отпечаток на незыблемом стекле.
========== Глава 9. Храбрость ==========
Понедельник, 13:44
Беззвучный. Беззвучие внутри Джейдена, и беззвучие в мире. Когда посмотрел на часы на стене и увидел минутную стрелку, скребущуюся мимо цифр с опрометчивой поспешностью, он подивился тому, что никогда прежде как следовало не осознавал бесконечной спешки времени.
Сколько я уже растратил впустую?
Нудная и сводящая с ума леность истекала откуда-то из глубин его сознания, так противореча несущейся стрелке, что это было почти издевательством. Норман отметил тянущуюся цепочку дум, шестерёнки его мозга были покрыты ржавчиной и начинали стопориться от малейшей мыслительной деятельности.
Всё было шиворот-навыворот. Почему всё было шиворот-навыворот?
Он был в своём офисе, но в нём не хватало агента Донахью, ритмично стучащей по своей клавиатуре. В этот раз хотя бы не было дождя, марающего небо. Не было ни зацепок по делу, ни дороги вперёд, ни дождя, ни Мелиссы.
Норман опоздал и тайком пробрался на своё рабочее место. Он молился, чтобы никто не заметил, чтобы никто не поднял шумиху по этому поводу. Конечно, по крайне мере один человек должен был обратить внимание на его непунктуальность. Он нахмурился, сканируя глазами пустую комнату: где же агент Донахью? Он помнил о том, что у него был хороший повод избегать её, кой в данный момент вылетел у него из головы. Ощущая невыразимую, щемящую боль паники, Джейден поднялся на ноги, намереваясь прогулкой по штаб-квартире дать пинок своему апатичному мозгу и заставить его работать.
И возможно, найти в процессе Донахью.
Коридор снаружи был пустынным. Норман доверился своим инстинктам, и его инстинкты приказывали ему найти кофе. Сейчас, когда он патрулировал внушающие своей тишиной страх коридоры, что всегда – по крайней мере, для него – были пугающе похожими на коридоры больниц или сумасшедших домов (даже когда их наполняли снующие тела, шёпоты или торопливые, тайные дела), его рассудок был странно спокойным.
Только испорченные, только безумные ходят по этим коридорам.
Он повернул за угол одного из крупнейших конференц-залов, ближайшего к кафетерию, и заметил автомат с кофе. Около полдюжины людей толпилось около него (кто стоял, прислонившись к стене, кто беседовал в маленьких группках): работники урывали редкие моменты передышки от безумной профессии.
«Люди никогда не меняются», — думал Джейден. Даже те, чья профессия была самой взыскательной и уважаемой в мире, тратили бесценные минуты из своего расписания на общение у кулера. Человеческую природу не перехитрить.
Норман услышал её прежде, чем увидел. Она разговаривала с другой женщиной, её медовый голос то возвышался, то падал в естественном ритме дискуссии, отчего-то звуча точно на той частоте, на которую он был настроен, глуша всю прочую невнятную болтовню. Она и её собеседница были в противоположной стороне широкого коридора, и не заметили его. Направившись к автомату с кофе, он повернул лицо так, чтобы оно не попадало в поле их зрения.
— Это другое, — произнесла Мелисса. — Совсем другое. На это нужно больше времени, и оно кажется чем-то более важным, словно внимание всего мира в самом деле приковано к этому месту.
— Определённо это то, к чему потом привыкаешь, — кивала другая женщина с видом знатока, умудрённого годами опыта. Норман узнал в ней ещё одного специального агента.
— Не уверена, что успею. Я не планирую здесь надолго задерживаться. Всего лишь временная переброска, как мне сказали.
Беседа подошла к концу. Агенты разошлись, вежливо прощаясь друг с другом, направляясь каждый своей дорогой. Норман не сводил глаз с пластикового стаканчика в своих ладонях, пока кофе выдавалось непривлекательной коричневой струйкой. Когда ёмкость наполнилась, он сунул одну руку в карман и зашагал обратно к кабинету неспешной походкой. Снова она была там — нехватка ментальной активности, заставляющая неметь тело, белая вьюга в его сознании. Он прошёл мимо окна и увидел апатичную массу серого неба, не воспринимая её. Хотя Джейден и не мог признать этого тогда, но если бы был способен, он осознал бы, что такое состояние его разума было последствием его собственного добровольного молчания и упрямого отказа принять всё то, что случилось с ним за прошедшие несколько дней. Будто бы его разум обрушивался сам на себя, продолжая играть в шарады, систематически отрубая свои области.
Норман вошёл в кабинет. Тогда он увидел её, и был способен проникнуться всею ею, стоящей прямо впереди, повернувшись спиной так, что была видна её длинная шея, и когда услышала, как захлопнулась дверь, она обернулась к нему лицом. В её глазах промелькнуло и затем было подавлено удивление. Это была единственная непроизвольная реакция, которой было позволено так внезапно подкрасться со спины. Конечно она ждала его, зная, что его прибытие было гарантированно временем, гадая, что могло послужить причиной подобной задержки.
— Пришел, — произнесла она бесхитростно.
— Извини, опоздал, — ответил он также просто.
Её челюсть немного дёрнулась, а затем она кивнула. В бесконечно малое мгновение нечто проскользнуло между ними: соглашение разумов, что было сильнее любого выраженного словами договора по его негласной природе, простое, но одновременно предельно благоразумное и логичное в своей взаимовыгодности. Они не станут вспоминать о случившемся в квартире три ночи назад. Даже если бы он всё ещё мог чувствовать вкус её губ на своих губах, даже если бы она помнила то, как настойчиво прижималась его кожа к её. Ни один из них не хотел, чтобы его постыдное чувство было выужено из глубин. Будучи признанным, оно росло бы, и они не имели ни малейшего понятия, как бы управились с ним. Но этот момент был так силён от того, что был исполнен так тонко, от того, что ни сказав ни слова, оба наверняка знали, о чём думал другой, и от того, что для них обоих бессловесное соглашение было более обязывающим, чем какой-либо юридический договор.