У болгарской монархии не было причин опасаться местного фашистского движения, ратников, потому что оно было немногочисленным, не имело политического влияния, а парламент оставался весьма уважаемым органом, который прекрасно взаимодействовал с царем. Поэтому они посмели отказаться объявить войну России и не послали на Восточный фронт даже символические экспедиционные силы «добровольцев». Но самым удивительным оказалось то, что в поясе смешанного населения, где антисемитизм был самым свирепым среди всех форм расовой ненависти и стал официальной государственной политикой задолго до прихода Гитлера, болгары вообще «не понимали сути еврейской проблемы». Это правда, что болгарская армия согласилась выдворить всех евреев — общим число около пятнадцати тысяч — с новых аннексированных террито-рий, которые находились под управлением военного правительства и чье население было склонно к антисемитизму; но сомнительно, чтобы болгары знали, что на самом деле означает «переселение на Восток».
Несколько раньше, в январе 1941 года, правительство также согласилось принять несколько антиеврейских законов, но они, с точки зрения нацистов, были просто смехотворными: примерно шесть тысяч трудоспособных мужчин были мобилизованы на работу; все крещеные евреи, независимо от даты перехода в новую веру, под действие законов не попадали — в результате разразилась эпидемия по смене конфессии; еще пять тысяч евреев — из общего числа около пятидесяти тысяч — получили особые привилегии; для врачей и бизнесменов-евреев вводилась квота (numerus clausus), которая была очень высокой, так как основывалась на процентном количестве евреев, проживавших в городах, а не в сельских районах. Когда все законы были введены в действие, болгарские власти публично заявили, что ситуация отныне стабилизировалась к всеобщему удовлетворению. Определенно, нацистам требовалось не только просветить их относительно требований к «решению еврейской проблемы», но и научить, что обусловленная законом стабильность не может соответствовать тоталитарному движению.
Должно быть, германские власти подозревали, что впереди их ждут сложности. В январе 1942 года Эйхман направил депешу в министерство иностранных дел, в которой заявлял, что «существует достаточно возможностей для приема евреев из Болгарии»; он предлагал обратиться к правительству Болгарии и заверял министерство иностранных дел, что полицейский атташе в Софии «позаботится о технических средствах де-портации».
Похоже, этот полицейский атташе был не в большом восторге от своей работы, так как вскоре Эйхман направил одного из своих сотрудников — Теодора Даннекера — из Парижа в Софию в качестве «советника».
Интересно, что эта депеша Эйхмана в корне отличается от той, что он всего несколькими месяцами ранее отправил в Сербию и в которой он утверждал, что пока нет никаких средств для приема евреев и что даже евреев из рейха еще невозможно депортировать. Первостепенность задачи превращения Болгарии в judenwin можно объяснить лишь тем, что Берлин получил точную информацию о необходимости действовать очень быстро, чтобы добиться хотя бы какого-то результата.
Итак, посольство Германии обратилось к болгарам, но первый шаг в направлении «радикальных» мер — введение для евреев нашивки — те сделали лишь через полгода. И даже это обернулось для нацистов большим разочарованием. Во-первых, как они деловито докладывали, нашивка представляла собой «очень ма-ленькую звезду»; во-вторых, большинство евреев просто не стали носить ее; и, в-третьих, те, кто ее носил, «получали от введенного в заблуждение населения столько знаков сочувствия, что стали гордиться своим отличительным знаком», — так Вальтер Шелленберг, шеф контрразведки РСХА, писал в министерство иностран-ных дел в ноябре 1942 года. А вскоре болгарское правительство вообще отменило этот декрет. Под огромным давлением правительство Болгарии в конце концов приняло решение выслать всех евреев из Софии в сельскую местность, но эта мера была определенно не той, которую требовали немцы, так как евреев рассеивали по всей стране, вместо того чтобы «сконцентрировать» их.
Эта высылка обозначила важный поворотный момент во всей ситуации — жители Софии пытались остановить евреев от поездки на вокзал и проводили демонстрации перед дворцом царя. Немцы считали, что царь Борис несет ответственность за обеспечение безопасности болгарских евреев, поэтому можно с уверенностью говорить, что за его убийством стоят спецслужбы Германии. Но ни смерть монарха, ни приезд Дан-некера в начале 1943 года ни в малейшей степени не изменили ситуацию, потому что и парламент, и народ оставались на стороне евреев. По прибытии Даннекеру удалось прийти к соглашению с болгарским комиссаром по делам евреев о депортации шести тысяч «еврейских лидеров» в Треблинку, но ни один из этих евреев так и не покинул страну.
Само по себе соглашение не заслуживает внимания, потому что оно показывает, что нацисты и не надеялись привлечь на свою сторону заметные фигуры еврейского движения. Главного раввина невозможно было найти, потому что его укрывал митрополит Софийский Стефан, который открыто заявил, что «Господь определил судьбу евреев, поэтому у людей нет права пытать и преследовать евреев» (Хилберг), — это значительно больше того, что когда-либо делал для евреев Ватикан.
И, наконец, в Болгарии произошло то же самое, что случится в Дании несколькими месяцами позднее: местные представители германского правительства потеряли уверенность в себе, и на них больше нельзя было полагаться. Это было справедливо как в отношении полицейского атташе, члена СС, который должен был находить и арестовывать евреев, так и в отношении германского посла в Софии Адольфа Бекерле, который в июне 1943 года сообщил в министерство иностранных дел, что ситуация безнадежная, так как «болгары слишком долго жили бок о бок с американцами, греками и цыганами, чтобы понять еврейскую проблему», — что, безусловно, было полной чушью, ибо то же самое можно сказать, внеся некоторые поправки, обо всех странах Восточной и Юго-Восточной Европы. Бекерле также информировал и РСХА, крайне раздраженно сообщив, что больше ничего невозможно сделать. В результате на момент подхода Советской армии, когда в августе 1944 года антиеврейские законы были отменены, ни один болгарский еврей не был депортирован и не погиб насильственной смертью.
Я не слышала ни об одной попытке объяснить поведение болгарского народа, которое в поясе смешанного населения является уникальным. Но можно вспомнить Георгия Димитрова, болгарского коммуниста, который оказался в Германии в тот момент, когда нацисты пришли к власти, и на которого они решили свалить вину за Reichstagsbrand — загадочный пожар в берлинском парламенте 27 февраля 1933 года. Он предстал перед верховным судом Германии и вступил в полемику с Герингом, которого допрашивал так, словно тот был обвиняемым; только благодаря ему все обвиняемые, за исключением ван дер Люббе, были оправданы. Он вел себя так, что им восхищался весь мир, включая Германию. «Только один мужчина остался в Германии, — говорили тогда люди, — и он болгарин».
Греция, которую на севере оккупировали немцы, а на юге итальянцы, не создала никаких особых проблем и просто дожидалась своей очереди, когда ее сделают judenrein. В феврале 1943 года два специалиста Эйхмана, гауптштурмфюреры Дитер Вислицени и Алоиз Брюннер, прибыли для подготовки депортации евреев из Салоников, где были сосредоточены две трети всех греческих евреев — около пятидесяти пяти тысяч человек. Это делалось в соответствии с планом «в рамках окончательного решения еврейской проблемы в Европе», как было указано в их служебном предписании, выданном в 1V-B-4. Работая в тесном контакте с чиновником старшего уровня (Kriegsverwaltungsrat), доктором Максом Мертеном, представлявшим военное правительство региона, они быстро организовали обычный в таких случаях еврейский совет, который возглавил главный раввин Корец. Вислицени, который командовал зондеркомандой по еврейским делам (Sonderkommando fur Judenangelegenheiten) в Салониках, ввел в обиход желтые нашивки и недвусмысленно дал понять, что никаких исключений не будет. Доктор Мертен переселил еврейское население в гетто, откуда всех легко было вывезти, так как гетто располагалось рядом с вокзалом. Единственными привилегированными категориями были евреи с иностранными паспортами и, как обычно, персонал еврейского совета (Judenrat) — всего не более нескольких сотен человек, которых постепенно переправили в пересыльный лагерь Берген-Бельзен.