В сущности говоря, оба эти представления, область четвертого измерения и особый «потусторонний» мир покрывают друг друга.
В приведенном мною примере мыши и вся их собирательная жизнь имеют две ипостаси, две формы бытия, раздельные одна от другой, но вместе с тем существующие рядом в какой-то постоянной связи. Та же самая мышь существует здесь и существует там. Она и раздельна, и двойственна, и в то же время это одно нераздельное, тождественное бытие.
С этой точки зрения становится понятно, как одно и то же существо может пребывать одновременно в двух разных местах, т.-е. собственно говоря не одновременно, а вневременно, независимо от восприятия времени.
Другой пример. Человек, околдованный шаманом, бросился бежать из спального помещения наружу. Побежит, побежит, глянет кругом, все те же стены, обезумеет, бежит дальше. Наконец, выскочил из спального помещения и тем самым выскочил из одной вселенной, нашей земной. Теперь он бежит по второму помещению, наружному. Оглянется кругом: все те же стены, обезумеет, бросится дальше. Наконец, выскочил из наружного шатра и тем самым выскочил из второй вселенной, надземной, и попал на изнанку небес, на зыблящуюся твердь облаков. Там, утопая, погибает. В этих примерах не менее ярко чем у Уэллса, выступает совпадение двух ощущений бытия трехмерных каждое порознь, но совпадающих вневременно.
Земной шатер, состоящий из двух помещений, связанных вместе, перекрывается представлением о двух мирах, тоже связанных вместе. И околдованный человек видит одновременно то и другое трехмерное зрительное представление.
Третий пример. В чукотском поселке захворал юноша. Его болезнь растет день ото дня. Он сидит в спальном помещении жилища, повесив голову. Дядя его берет бубен и принимается шаманить, призывая своих духов-помощников. «Что такое с мальчиком?» спрашивает он у одного из них. Дух отвечает «Далеко в американской стране есть девушка без отца, без матери. Она живет в железном жилище, не имеющем выхода. Она старается унести твоего племянника себе в мужья». Дядя посылает в Америку другого духа-помощника, маленькую птичку, Перрупер. Птичка подлетает к железному дому и после долгих хлопот и розысков, находит, наконец, щелку и заглядывает в дом. И она видит. Юная чета сидит рядом на шкурах. Жена крошит вареное мясо и, пока муж ест, она глядит ему заботливо в глаза. И это тот самый юноша, что и там, в чукотском поселке.
На рисунке № 16 изображена любопытная сцена, представляющая довольно наглядно такое совпадение двух коллективных организованных ипостасей одного и того же бытия.
Рис. 16. Облава дельфинов-касаток на моржей.
Рисунок представляет охоту, точнее облаву, свирепых дельфинов-касаток на группу моржей. Касатка (Orca gladiator) — это огромный, чрезвычайно проворный дельфин, который, действительно, охотится группами и нападает довольно успешно даже на китов. Это выражено между прочим в английском имени касатки killer-whale «истребитель китов». Киты панически боятся касаток и, убегая от них, бросаются к берегу и нередко разбиваются о камни или даже выбрасываются на отмель. Также и тюлени и моржи боятся касаток и бросаются от них к берегу, где и попадают в область воздействий другого врага, человека. В связи с этим многие приморские племена северо-востока Азии считают касатку благодетельным «хозяином моря», покровителем человеческой охоты, подателем морского зверя.
Сахалинские гиляки считают касатку помощником морского бога. Партия касаток, окружив кита и вырывая у него куски мяса своими острыми зубами, — как это, действительно, бывает, — потом относит эту добычу морскому богу.
С касатками связано поэтому много легенд и своеобразных представлений. Чукчи называют касаток «долгоносые птицы». Рыло у касатки довольно тупое. Но на спине у нее длинный жировой плавник, действительно с виду заостренный, но в сущности мягкий.
По чукотским представлениям касатки — это люди-охотники. Они охотятся партиями в восемь штук, подобно тому, как и чукчи с эскимосами промышляют зверя артелями из восьми человек, и каждая артель имеет особую большую кожаную лодку. Чукчи поэтому и партию касаток, завиденную в море, — а их можно различить издали именно по их острым торчащим плавникам, — тоже называют большей частью «лодкой касаток».
Сахалинские гиляки в этом отношении идут так далеко, что один из них, по свидетельству А. Я. Штернберга, так и говорил ему, указывая на касатку: «Ты думаешь, это касатка? Это охотничья лодка, а вот та впереди — это сабля касатки-хозяина»[13].
13