Эйнштейн склонив спину к чашке, тихо засмеялся, пряча свои довольные глаза от собственного рассказа. Ему было и стыдно и одновременно приятно, что впервые в жизни им кто-то заинтересовался, да еще и не кто-то там, а сам великим Резерфорд. В этот момент он был так окрылен и счастлив, наверное как никогда на этой пыльной Земле, что готов был рассказать своему новому знакомому все о себе, раскрыть все свои сокровенные тайны, а так же все научные догадки и предположения, которые вполне возможно могут стать очень скоро новыми фундаментальными законами мироздания. Но в этом он был пока не уверен.
Резерфорд слушал его, развалившись на спинке стула, как на диване, вроде как внимательно, но все равно как-то свысока, давая понять собеседнику, что он все таки уже признанный и всемирно известный ученый, а тот еще только восходящий талант. Слова Эйнштейн вроде и долетали до ушей его учителя, но тут же отражались как солнечные лучи от стекла. Резерфорд не мог никого воспринимать настолько серьезно и научно, как он воспринимал сейчас только самого себя. Он просто не верил, что кто-то может шагнуть в чертоги науки намного дальше, чем уже смог сделать он. Этот молодой ученый забавен, но уж точно не гений, и его премия скорее случайное обстоятельство, чем заслуга его способностей. Всем своим видом, Резерфорд давал понять своему собеседнику, что среди них только один гений, и это безусловно он сам.
– Я помню ваши знаменитые эксперименты с фольгой, помню когда я их первый раз читал, у меня даже дрожали руки, настолько они мне тогда казались удивительными и волшебными. – С подобострастием произнес тихо Эйнштейн все еще боясь надолго задерживать свой взгляд на своем кумире. Руки и ноги его постоянно дергались под столом, глаза бегали по поверхности столов, окон, люстр, за каждый звуком.
– Да славное время было! – Вздохнул самодовольно Резерфорд. – Время удивительная вещь, оно всегда приукрашивает прошлое, и всегда притемняет будущее. Но это не физическая проблема. – И он махнул рукой, откинув голову назад, и придавшись воспоминаниям, он словно вдыхал их носом.
– Напротив господин, Резерфорд. Я считаю, что пространство и время – это не просто философские суждения, а самое что ни на есть основа всех физических явлений. И поняв их мы сможем понять все вокруг. Даже такое субъективное явление, как память зиждется на законах пространства и времени.
– Ну вы смешной, господин, как вас я уже забыл.. – Резерфорд посмотрел на собеседника с высоты трехэтажного дома. Настолько ничтожными ему показались высказывания его Эйнштейна.
– Позвольте, я все объясню. Многие не правильно понимают феномен человеческой памяти. На самом деле, это не какой не феномен, это такая же мысль, как эта. – Он постучал пальцем по своему лбу и скромно улыбнулся. – Только из прошлого. Мы запоминаем все, что видим и чувствуем здесь и сейчас. – Он обвел пальцем все вокруг. – Все, на чем сконцентрировано наше внимание, даже не в полную силу. Поэтому не так сложно учиться запоминать, как сложно это вспомнить. Мысль – это субстанция, которая живет в пространстве и времени, и не может существовать одна без другого.
– То есть вы клоните к тому, что наши мысли тоже живут в пространстве и времени. – Едва сдерживая смех переспросил Резерфорд. – Честно говоря, я впервые слышу о такой чу… – Едва не захлебнулся от хохота.
– Подождите. – Глаза Эйзенштейна загорелись азартом, его никто никогда не понимал, и вот великий Резерфорд, по трудам которого он учился, должен его точно понять. – Поясню: вспоминая что-то, мы пытаемся вспомнить мысль только по шкале времени (когда это было?), игнорируя ее расположение по шкале пространства (где это было?). Мысли, которые потерялись в пространстве, теряются и во времени, мы их уже не вспомним никогда. Хорошая память – это всего лишь соединение плоскости пространства и времени в одной точке. – Тараторил запинаясь от волнения Эйнштейн, радостный и признательный за то, что его хоть кто-то стал так внимательно слушать. – Поэтому, если хотите, что-то запомнить наверняка и надолго, отмечайте эту мысль на обоих шкалах: пространства и времени, по этим координатам вам будет легче ее потом вытащить из своего подсознания. – Он с детской надеждой посмотрел на Резерфорда, ища в его глазах солидарность и понимание, но встретил лишь хмурое выражение лица и поджатый нос, будто пахло чем-то несъедобным. – Ну, вот например, почему люди забывают? Потому, что они упрощают запоминаемую информацию, удаляя пространственные ориентиры, – думая, что так им легче будет запомнить. Запомнить им так будет конечно легче, а вот вспомнить труднее. – Эйнштейн буквально вцепился взглядом в собеседника, ловя хоть малейший признак на кивок. – То же самое происходит и с проектированием будущего, ведь мы мечтаем без оси координат, мысли оторваны от пространства (где это будет?) и времени (когда это будет?). Мысли, не имеющие координат – не сбываются, они теряются в глубинах нашего подсознания, как миллионы подобных, которые внезапно появляются в нашей голове, и так же внезапно исчезают. Сбываются лишь те мечты, которые имеют точные координаты.