— Вы, должно быть, самый хорошо сложенный человек на этом корабле, — сказал мне тренер. Я лишь улыбнулся. Я не хотел вступать в беседу с этим парнем. Он забавный, если вы понимаете, что я имею в виду. Ничего сам против них не имею, живи и дай жить другим и все такое, но прямо сейчас я не хотел ни с кем разговаривать, особенно с каким-то чертовым педерастом.
— Да вы просто никогда отсюда не вылазите, — настойчиво продолжал он, слегка кивнув толстому, жалкому, непрезентабельному краснолицему человеку на тренировочном велосипеде, — не правда ли, мистер Бэнкс?
— Отличное оборудование, — резко ответил я, осматривая свободные тяжести, и поднимая две гири для гимнастики.
Слава богу, паренек-тренер заметил даму с избыточным весом в ярко-красном трико, пытавшуюся делать подъемы из положения сидя.
— Нет, нет, нет, мисс Кокстон! Не так! Вы слишком напрягаете вашу спину. Сядьте прямо и согните колени. Сорок пять градусов. Отлично. И раз... и два...
Я взял пару дисков от штанги и тайком сунул их в мою спортивную сумку. Я перестал много двигаться, но мне не нужны упражнения. Я достаточно сложен. Джоан всегда утверждала, что у меня хорошее тело; жилистое, как она раньше говорила. Вот что делает с тобой целая жизнь в строительной компании, в сочетании с умеренными привычками. Я должен допустить, что слегка потолстел; когда позволил себе поблажки после потери Джоан. Все казалось бессмысленным. Выйдя в отставку, я пил теперь больше, чем когда-либо. Впрочем, я никогда не стремился играть в гольф.
Вернувшись в каюту, я прилег и погрузился в полузабытье, думая о Джоан. Она была такой прекрасной и порядочной женщиной, и обладала всем, что ты только мог надеяться увидеть в жене и матери.
Почему Джоан? Почему, моя дорогая, почему? Это могли быть лучшие годы нашей жизни. Пол в университете, Салли работает медсестрой. Они, наконец, покинули гнездо, Джоан, они оба были твоей заслугой. Нашей заслугой. Что мне осталось? Я умер с тобой, Джоани. Я просто нелепый призрак. Я не сплю. Я бодрствую, говорю сам с собой и плачу. Десять лет после Джоан.
За обедом я оказался за столом наедине с Марианной Хауэллс. Кеннеди, Ник и Патси, очень милая и ненавязчивая молодая пара, так и не появились. Это намеренная уловка. У Патси Кеннеди глаза заговорщицы. Марианна и я впервые оказались одни на этом круизе. Марианна была не замужем. Отправилась в путешествие, чтобы отойти от ее собственной тяжелой утраты, недавней смерти ее давно овдовевшей матери.
— Вот теперь ты весь в моем распоряжении, Джим, — сказала она в слишком шутливой, чтобы быть флиртующей, и умаляющей собственное достоинство манере. Хотя, нет сомнений, что Марианна довольно миловидна. Кто-то просто обязан был жениться на такой женщине. Что за потеря для общества! Нет, так думать ужасно. Старый шовинистичный Джим Бэнкс снова вылез наружу. Наверное, именно таким образом Марианна хотела, чтобы ее воспринимали, наверное так она получала все лучшее от жизни. Наверное, если Джоани и я не были бы...
Нет. Крабы, только крабы.
— Да, — улыбнулся я, — этот крабовый салат восхитителен. Опять же, если ты не можешь поймать хороших крабов в море, то где же ты их можешь достать, а?
Марианна усмехнулась, и мы немного поболтали. Затем она вдруг сказала:
— Это трагедия, что произошло с Югославией.
Мне было интересно, имела ли она в виду, что мы не можем сойти там на берег из-за всех этих бедствий, или нищету, вызванную этими самыми бедствиями. Я решил поддержать сострадательную интерпретацию. Марианна казалась чувствительной натурой.
— Да, ужасные страдания. Дубровник был одной из главных достопримечательностей круиза, когда я был здесь с Джоан.
— Ах да, с твоей женой... Что с ней случилось, ты не возражаешь, если я спрошу?
— Несчастный случай. Если тебе достаточно такого ответа, то я предпочел бы не говорить об этом, — ответил я, отправляя в рот полную вилку салат-латука. Уверен, что его положили на тарелку больше для красоты, чем для еды, но все же с ним надо было что-то делать. Я никогда не разбирался в этикете. Джоан, только ты держала меня в ежовых рукавицах.
— Мне действительно жаль, Джим, — сказала она.
Я улыбнулся. Несчастный случай. На этом борту, на этом круизе. Несчастный случай? Нет.
Она была не в себе какое-то время. В депрессии. Перемена в жизни, или как там сказать по-другому? Я не знаю почему. И самая ужасная вещь во всем этом, что я не знаю причины. Я думал, что круиз доставит ей массу удовольствия, откроет целый мир. Так даже какое-то время и казалось. Как только мы добрались до выхода из Адриатического моря, на пути обратно в Средиземное, она приняла эти таблетки и просто поскользнулась ночью на палубе. Упала в море. Я проснулся в одиночестве; и оставался в одиночестве с тех пор. Это была моя ошибка, Джоан, все это проклятое мероприятие. Если бы я попытался понять, как ты себя чувствуешь. Если бы не покупал билеты на этот чертов круиз. Этот глупый старый идиот Джим Бэнкс. Пошел по пути наименьшего сопротивления. Я должен был усадить тебя и говорить, говорить и говорить снова. Мы могли все это разрешить, Джоан.
Я почувствовал прикосновение Марианны к моей руке. Слезы у меня на глазах, словно я какой-то слюнтяй.
— Я расстроила тебя, Джим. Мне действительно очень жаль.
— Нет, вовсе нет, — улыбнулся я.
— Я действительно понимаю, ты же знаешь, что это так. Мать... с ней было так трудно, — проговорила она. Теперь и она начала заливаться слезами. Что за чудной парой мы были! — Я сделала все, что могла. У меня были возможности устроить себе другую жизнь. Я на самом деле не понимала, что я хотела. Женщине всегда надо выбирать, Джим. Выбирать между браком и детьми и карьерой. Всегда в какой-то момент. Я не знаю. Мать всегда требовала внимания, всегда нуждалась. Она выиграла из-за бедности. А делавшая карьеру девушка стала старой девой, понимаешь.
Марианна казалась такой ранимой и расстроенной. Я сжал ее руку. Она уставилась в пол, затем ее голова неожиданно поднялась, и ее глаза встретились с моими. Это напомнило мне о Джоан.
— Не принижай себя, — сказал я. — Ты исключительно храбрая и очень красивая леди.
Она улыбнулась, на этот раз более сдержанно.
— Ты настоящий джентельмен, Джим Бэнкс, и говоришь приятные вещи.
Все, что я мог сделать, это улыбнуться в ответ.
Я наслаждался обществом Марианны. Прошло долгое время с тех пор, как я вел так себя с женщиной. С тех пор, как у меня была эта интимность. Мы проговорили весь вечер. Никакие предметы не были табу, и я оказался способен говорить о Джоан без того, чтобы казаться сентиментальным и погрузить компанию в беспросветную скуку, что неминуемо бы случилось, окажись здесь Кеннеди. Люди не хотели выслушивать все это на отдыхе. Хотя Марианна с ее утратой оказалась восприимчива к моим словам.
Я говорил и говорил, глупости по большей части, но для меня потрясающие, исполненные боли воспоминания. Я никогда не говорил так с кем-нибудь раньше.
— Я помню на круизе с Джоан. Я попал в ужасную ситуацию. За соседним столом сидели какие-то голландцы, очаровательные люди. А нашими соседями по столу были довольно высокомерный французский парень и красивая итальянка. С внешностью настоящей кинозвезды. Странно, но француз не заинтересовался ей. Думаю, он мог быть, ну, в том роде, если ты понимаешь, что я имею в виду. Как бы там ни было, получилась настоящая старая Лига Наций. А дело в том, что с нами была престарелая пара из Уорестера, сильно недолюбливавшая немцев... вспоминавшая все время годы войны, и все такое прочее. Я же чувствовал, что эти вещи лучше оставить в прошлом. Так что старый Джим Бэнкс решил сыграть роль миротворца...
Боже, как я трусил и какую чушь нес. Мое подавление чувств словно растворялось с каждым глотком вина, и вскоре мы принялись за вторую бутылку. Марианна кивала мне заговорщески, когда я заказал ее. После обеда мы направились в бар, где еще немного выпили.