– Дайте мне ручку.
– Знал, что у тебя есть мозги, джок.
Я сунул пакетик порошка, мои тридцать сребреников, в задний карман. Они порвали полицейский протокол. Я был свободен. Когда вышел в приемную, увидел сидевшую там Эндж. Значит, тоже продалась. Она горько взглянула на меня.
– Ладно, вы двое, – сказал дежурный коп. – Свободны, и держитесь подальше от неприятностей.
Два копа, допрашивавшие меня, стояли рядом с ним. Я обрадовался возможности уйти. Эндж была так нетерпелива, что бросилась к стеклянной двери, не дослушав, как коп говорит, мол, осторожно, дверь. С громким треском Эндж впечаталась в стекло лбом и отлетела назад, качаясь на пятках, словно мультяшка. Я нервно засмеялся, присоединившись к гоготу копов.
– Глупая пизданутая шлюха, – презрительно ухмыльнулся темноволосый.
Эндж пребывала в прострации, когда я вывел ее на воздух. Слезы струились по ее лицу, на лбу набухала шишка.
– Ты заложил его, твою мать, да? ЗАЛОЖИЛ, ДА?
Макияж потек. Она выглядела как Элис Купер.
Хреновая из нее актриса.
– А ты нет, что ли?
Молчание было красноречивым, затем она призналась утомленным голосом:
– Ну да, пришлось, чтобы самой не загреметь, а? Я просто должна была выбраться оттуда. Мне было по-настоящему хреново.
– Понимаю, о чем ты, – кивнул я. – Разберемся со всем этим позже. Повидаем адвоката. Расскажем чуваку, что мы дали показания под давлением. Дон выйдет на волю, смеясь. Может, и компенсацию получит. Давай поставимся, ну а потом слезем с иглы и повидаем адвоката. Несколько дней в КПЗ – это Дону даже полезно. Чтобы переломаться. Он, черт возьми, отблагодарит нас за это!
Я понимал, что все это вилами на воде писано. Сам-то слинял; оставил товарища на произвол судьбы. Просто я чувствовал себя лучше, прокручивая этот сценарий.
– Да, пусть слезет с иглы, – согласилась Эндж.
Перед участком стояла группа демонстрантов. Как будто устроили тут круглосуточный пикет. Они протестовали против жестокого обращения с молодыми черными, особенно насчет Эрла Бэрратта, чувака, угодившего в Стоуки, свалившегося однажды ночью с лестницы и вышедшего обратно в полиэтиленовом мешке. Ступеньки там скользкие, как сволочь.
Я узнал чувака из черной прессы, из «Войса», и направился прямо к нему.
– Послушай, приятель, они забрали одного черного парня. Здорово уделали его. Заставили нас подписать на него показания.
– Как его зовут? – спросил чувак. Роскошный афроанглийский говор.
– Донован Прескотт.
– Из Кингсмида? Героинщик?
Я стоял, глядя на него, и его лицо посуровело.
– Он не сделал ничего плохого, – взмолилась Эндж.
Я ткнул в него пальцем, проецируя мой гнев на него.
– Напечатай, ёпта, или будь проклят, ты, козел! Какая разница, кто он такой, у него не меньше прав, чем у любого другого бедолаги!
– Как твое имя, мужик? – спросил репортер.
– А это тут при чем?
– Зайдем в офис. Сфотографируем тебя, – улыбнулся афро.
Он знал, что это было без мазы. Ничего никому я тогда не скажу, а то полиция с меня живым не слезет.
– Да делай что хочешь, твою мать, – сказал я, поворачиваясь.
Крупная женщина подошла ко мне и стала кричать:
– Они держат там хороших христианских мальчиков. Лероя Дюкейна и Орита Кэмпбелла. Мальчиков, не сделавших ничего плохого. Именно об этих мальчиках мы здесь говорим, а не о каком-то грязном наркотическом дьяволе.
Высокий раста в ленноновских очечках угрожающе поднял плакат прямо перед моим носом. На нем было написано:
РУКИ ПРОЧЬ ОТ ЧЕРНОЙ МОЛОДЕЖИ!
Я повернулся к Эндж и потащил ее, дрожа, подальше от этой заварухи, и несколько ругательств и угроз, выкрикнутых нам вслед, звенело в моих ушах. Я думал, что за нами идут. Мы шли в молчании и не проронили ни слова, пока не дошли до станции «Долстон-Кингсленд». Параноидальный Город.
– Куда ты? – спросила Эндж.
– На электричку по Северной линии к старому корешу Элби в Кентиш-Таун. Поставлюсь свинским ширевом, оклемаюсь, затем двинусь в Шепердс-Буш. Там цивилизованнее, понимаешь? Я по горло сыт Хэкни, это даже хуже, чем возвращаться обратно на дорогу. Долбаное захолустье. Слишком много шумных лицемерных скотов. Изоляция, вот в чем проблема. На отшибе от города, без метро-то. Захолустье, как оно есть.
Я занимался пустословием. Нес околесицу на ломке.
– Я с тобой. Квартира накрылась, небось всё уже пожгли. Дверь-то свиньи не починили, им насрать.