Не знаю, долго ли плакала.
Старуха сперва молчала, только Гришин голос мне что-то утешительное шептал, потом и старуха подключилась, и когда я что-то соображать начала, обнаружила, что сижу на кушетке в кабинете Гришином, и в руке у меня стакан с водой странной, шипучей, и вода течет по лицу, по груди, по животу ― пила, проливала, сама мокрая, пол мокрый... Вот же дура неуклюжая.
Правда, последняя “дура” спокойнее как-то. Типа, “ну, вот вышло так, что поделать”.
Успокоилась я. После такого плача нет сил прикидываться дурочкой, и как-то дышать легче стало ― не надо глазками хлопать, не надо беспомощность изображать. Не надо мужикам нравиться ― вон он, мой мужик, в кулачке зажат.
И еле смех сдержала, совсем истеричка стала, то слезы потоком, то смех без причины, но ведь смешно же ― мужика в кулаке держу!
И тут же сама себе напомнила, из-за чего он такой оказался, и не до смеху стало сразу.
― Не расстраивайся, а то и я начну себя жалеть, ― слышу Гришину реплику.
― Верно, ― говорю вслух, лучше подумать, что теперь делать, как у этого демона тело отобрать, да еще и так, чтоб он его не покалечил.
― Мы вот тут возимся, ― говорит старуха, ― а ведь демон этот пошел уже Чужака ловить! Может, его догнать надо?
― Чужак этот твой, ― отвечаю, ― Сам кого хошь поймает, хитрый, как змей. Сам выкрутится. И, скорее всего, нам всем неприятностей подкинет при этом.
И тут кааак грянет! Звон, вой, снова звон! И голос странный, нечеловеческий, громкий, в самые уши говорит ― “Пожарная тревога! Всем покинуть помещение! Пожарная тревога!...” ― и снова, и снова. И я понимаю, что это еще одна местная машина, только с голосом.
А старуха подскакивает, и начинает оглядываться и принюхиваться.
И я говорю
― Вот, пожалуйста, красавчик отбился, а у нас неприятности.
― Думаешь, это он? ― спрашивает Гриша, и я киваю, но не могу удержаться от ерничанья.
― А нет, совпало так просто. Либо он, либо демон, в любом случае у нас...
Прерываюсь, и пытаюсь найти, где кот старухин. Если пожар, то как бы не пришлось кота по всему зданию ловить.
― А где кот-то? ― спрашиваю вслух и встаю ― пожар, надо шевелиться. Бусину из кулака выпустить не решаюсь, да и куда я её положу? В моем костюме карманов нету.
― Кот пошел на улицу, Авдотья говорит, он не любит в чужих зданиях, ― говорит Гриша у меня в голове.
― Ну и хорошо. Надо, наверное, нам тоже...
И тут старуха прекращает вынюхивать, и смотрит на нас с Гришей, и командует
― Быстрее, кажется, Чужак напал на Кота!
Вот я напророчила, все сбылось! Отбился красавчик от демона, и теперь доставляет неприятности нам. Может, красавчик потому и хотел, чтоб я ему колыбельные пела, что во мне тайный дар?
Топаем по коридору под вой сирены, под механический голос, вещающий про пожарную тревогу. Как вышли к лестнице, сразу ясно стало, что все всерьез ― дым, копоть, люди быстро и организованно выходят по лестнице.
На мой костюмчик никто внимания не обращает, то ли пожара боятся, то ли старуха постаралась. Похоже, старуха, потому что идем мы сквозь толпу легко и свободно, люди сами чуть отходят, уступают нам дорогу, не толкаются, не бранятся... Несколько санитаров аккуратно катят кресла специальные, с колесами, на них сидят люди, видимо, сами ходить не могут. Все всем помогают, никто по головам не рвется убегать. Чистый мир, аж снова слеза подкатила.
У выхода тетка стоит, распоряжается, санитары докладывают, мол, с верхнего этажа всех вывели, из какого-то отделения всех вывели...
Культурно, короче, смотрела я, и радовалась за людей. У них, поди, еще и на пожаре никто не погибнет, а вещи пусть горят. Были бы люди живы...
Тут выскочили мы на улицу и побежали к тому месту, где старухина машина стояла.
Навстречу бежит кот... Я даже не узнала его сразу ― уши прижал, сам маленький, несчастный. Он ли демону лапу располосовал, Гришину душу почти из зубов вырвал?
Жалобно мяукает, что-то рассказывает старухе, я не понимаю. Зато вижу, что на земле лежит тело в грязном белом халате, очень похожее на Гришино, только лицом вниз, со спины не понять. Пока старуха с котом выясняют свои дела, подхожу.
Ближе видно ― Гришино тело лежит, похоже, мертвое.
Снова подкатывают слезы, левая рука сильнее стискивает бусину.