Подхожу к подъезду.
Захожу. Поднимаюсь на шестой этаж.
Вспоминаю детские страшилки ― девочка-девочка, чёрт-дворник уже поднимается по лестнице! Смеюсь, голос катается по подъезду, эхо, гул. Кажется, вместе со мной смеется каждая надпись “Ленка шлюха!”, каждая бутылка, каждая... А вот в лифте тут давно никто не ссал, непорядок... Но некогда, на обратном пути исправлю.
Звоню в дверь, и понимаю, что зря. Никого.
Прислушиваюсь.
Ну, конечно, мамаша сейчас дремлет на лавочке в приемном покое соседнего корпуса ― потеряла мальца своего, и вместо того, чтобы честно домой поехать, отдыхать, там полдня шатается, людей от дела отвлекает.
Спасатели пепел больнички разбирают, а она, дура, под ногами путается.
Не везет мне, никак не везет. Отвратительный день, но кажется, кончается уже. Завтра будет лучше!
Девушка
― Просыпайся, девочка...
А я и не сплю вовсе. Я колыбельную пою. Грише пою и бабке Авдотье, стараюсь. Вот только на минутку прикрыла глаза, устала.
Открываю глаза. Я же не спала, а оказывается, лежу, скрючившись на чем-то мягком, но неудобном... Под мягким мехом что-то твердое. На волчице я лежу, на бабке Авдотье. Ясно.
А где же Гриша? Вот он, рядышком. Спит полусидя, привалившись к той же волчице с другой стороны, так ночью теплее. Лето, конечно, но ночи холодные.
Гриша трогательно хмурится во сне, но лицо не бледное, мешки под глазами пропали. Очень красив.
Стоп, меня же, кажется, кто-то окликнул... Или это приснилось?
Оглядываюсь.
За окном начинает светать, но здесь еще полумрак. То, что совсем близко, видно хорошо, но в углах тьма... За дверным проходом мрак, из такого в фантазиях детей выскакивают страшилки. Два окна...
На одном окне силуэт, похожий на человеческий. Когда я смотрю, он начинает шевелиться.
Меня пробивает мгновенным ужасом ― нас догнали, нашли, а волчица спит, я одна защищаю Гришу и старуху эту.
Визг застрял в горле, дыхание перехватило.
― Хорошо спишь, девочка.
Красавчик. Манера говорить, интонации... Жест рукой этакий, словно он приглашает куда-то в невидимое... Чутьем внутренним чувствую ― это он!
Страх тут же превращается в возмущение. Он, сволочь, меня втравил, из-за него меня чуть не зарезали чокнутые колдуны!
― Ты! ― голос у меня громкий, говорю, не стесняясь, ― Из-за тебя! Из-за тебя!
И дальше вываливаю на него весь свой запас брани.
Ругаюсь смачно, громко, как папаша ругался, как пьяные возчики ругаются...
Ругаюсь, а саму снова догоняет страх ― я-то ору на Красавчика, а ни волчица, ни Гриша не шевелятся. Спят. Околдованы.
И палки нету под рукой, и Гриша за руку не возьмет, если что.
От таких мыслей и брань становится какой-то вялой, без она души получается.
Не от сердца.
Красавчик ждет, спокоен и неподвижен.
Если не вглядываться, можно принять его за тень на подоконнике.
Начинаю оглядываться в другие тени ― не сидит ли там давешний дворник, что Гришину душу чуть не сожрал?
― Нету тут никого, только мы с тобой, да эти засони, ― Красавчик замечает, он все замечает. Замечательный парень.
Замолкаю. Неудобно одновременно ругаться и осматриваться. И бояться. А не бояться уже не выходит ― не за себя, я-то пропащий человек, а вот Гришу не дам. Может, мне и не доведется с ним жить, но сожрать его я не дам.
Встаю, делаю шаг навстречу Красавчику, закрываю собой спящих.
― Отлично, ― говорит Красавчик, ― Ты проснулась, бодра, весела и готова к подвигам.
― К каким таким подвигам? ― настораживаюсь я.
― К геройским, конечно! ― Красавчик смеется. Насмехается. Тварь мерзкая.
― Чего ты хочешь, говори прямо! ― пытаюсь вызвать в себе гнев, чтобы прогнать страх, и это получается. Почти. Бояться за других и одновременно гневаться ― очень даже неплохо выходит. Я прямо чувствую, как мой страх и гнев сливаются в одну клокочущую массу, кипяток внутри... вот сейчас каааак плесну прямо в нос тебе!
― Спокойно, ― говорит Красавчик серьезно, ― Давай без драки, тем более, нам с тобой делить нечего. Я тебе клянусь своей сутью, я не трону Григория Ефремовича, если он не станет обижать никого из тех, кого мне захочется защитить.
Молчу. Что тут отвечать? Устроил тут представление.
Тем более, боюсь, я его не побью, даже в гневе и страхе... Его бабка Авдотья-то опасалась...
Вдруг вижу, что пока он передо мной кривляется, из тени в углу ползком ,настороженно и незаметно ползет-крадется кот. Старухин кот, подбирается вдоль стены, прячется под подоконники, скользит тенью. Не смотрю на него. Смотрю в глаза Красавчику.
― Так вот, девушка, мне нужна сила. Я очень устал, меня гонят, как зверя. Гонят, к слову, твари, которые тебе не понравятся намного больше меня. Тот тип, что твоего парня чуть не сожрал ― именно таков.