“А что дочка-то Анечка? Вон, твоя почти-ученица родного отца огнем сожгла, думаешь, твоя бы лучше была?”.
Горюю. Прошло, упущено и потеряно. что осталось? Безнадежная старость, безрадостная жизнь, одинокая могила в чаще.
Вспоминаю, как под дождем осенью, обломком лопаты ковыряла глину, копала могилу для здоровенной волчицы... Василиса померла ночью. Под кустом засыпали две волчицы, а проснулась одна. Кругом чаща, сверху осенний дождик, я просыпаюсь и понимаю, что Василиса остыла уже...
Часа два выла. Как мать мне стала Василиса, и ушла. Потом бегала под дождем за три километра в заброшенную заимку за лопатой, потом ковыряла землю. Вот видок-то был, поди ― дождь, грязь, и в грязи девка голая, худая плачет и копает яму для седой волчицы...
Хорошо, что зрителей не было тогда ― перегрызла бы горло, просто чтобы сделать хоть что-нибудь.
Потом я уж к людям ушла, и скоро в город перебралась.
И тут я сама себя останавливаю.
Что ж это делается-то, а?
Почему Василиса-покойница ко мне явилась и свои шепотки мне шепчет.
“А ты плюнь на это дело, Анечка”
И я пытаюсь встать.
Потому что Кота я выгнала, а он в грязи был. А грязь помоечная ― ясно, кого он видел поблизости, и ко мне приходил, потому что охранять меня хотел.
Но ноги не слушаются, и руки не поднимаются.
А прямо передо мной Василиса сидит, глаза вытекли, волосы облезли. Скалится на меня безгубым ртом, глумится ― “Плюнь ты на это дело, Анька! Не сейчас, так позже, так не все ли равно? Пошли со мной, а потом мы и ребят прихватим, чего им одним там трахаться?”
А ведь Василиса не человеком умерла. Если б взаправду она пришла ― волчица была бы. Не легче оно, но все же правда.
― Врешь, черт ты противный! ― говорю вслух и сама удивляюсь, какой у меня голос слабый и хриплый.
Поставилась я, отвлеклась на думки глупые. Кота прогнала. Слышу, как он за дверью воет.
Вот черт силу мою и выпил ― через думки о слабости.
Пропала я, пропала...
“Так ведь зато не одна же!” ― скалится труп, чертова подделка, ― “Чичаз котик повоет, а я тут встану, девка заскочит и втроем пойдем отсюда!”.
И в самом деле встает за дверью.
И я понимаю все.
Знаю я, что он сделать хочет ― войдет девка меченая, и он её схватит, и меня утащит, и её... И Кот помешать не успеет.
И знаю я, что не спастись мне. Все. Добегалась старуха, теперь пусть другие над ямой воют...
И знаю, что вот сейчас девка не выдержит, услышит, как Кот зовет, и придет смотреть, что тут делается.
И даже слышу за дверью шаги приближающиеся.
И сижу без сил, ни рукой ни ногой не пошевелить, готовлюсь. Одно мне осталось, и вот это одно надо сделать. Все одно, не так, так эдак, конец уже здесь.
оглядываюсь, вижу, рядом, совсем близко стоит Бледная Дева, глаза большие, на пол лица, как омут, в руках коса, сама прозрачная.
Сейчас-сейчас. Сейчас пойдем.
Есть один трюк, вообще-то им демоны пользуются, человеку такое можно потянуть лишь от большого отчаяния... Но я-то понимаю, что у меня больше ничего, кроме этого трюка не осталось.
И, как дверь открываться начинает, а черт сосредоточился на входящем, остатками чар жгу сама себя.
Сама себя бросаю в костер ― гори, ведьма!
Боль бесконечна, слышу, как из моего рта вырывается стон, вижу, как звук его плывет-вытягивается лентой, медленно, призрачно.
Горит моя жизнь, трещат мои ребра, воспоминания, кожа и мечты...
Собираю решительно жар костра, катаю из него маленький и жгучий шарик.
Дверь открылась, входит доктор ― не девка. Эх, золотого мужика себе девка нашла, аж завидно! Если б мне такой достался, я б, может, и ведьмой не стала бы...
Черт разевает пасть, заносит когтистые лапы, доктор его не видит, смотрит на меня.
Я лежу, мордой в стол уткнулась, меня судорогой бьет, стон изо рта плывет лентой...
А в волшебной руке у меня ― шарик огня, такого же, от которого больница сгорела, Негасимого. Потому от самой жизни моей зажжен, от боли моей, от жертвы моей.
Верно черт сказал, хоть и хотел мне соврать ― как сын мне доктор этот, и как дочь стала девка.
Жаль, имени я её не узнала.
Кидаю огонь.
Чувствую на плече холодную руку.
Эх, не досмотреть даже, попала или нет, пора идти...
Накрываю руку Бледной своей рукой, оборачиваюсь к девке ― она выглядывает из-за спины доктора говорю громко:
― Не вой над моей ямой! Ни над какими ямами не вой!
И холодная рука тянет меня в пустоту.
Прощай, доченька.
Кузьмич
― Балгарзаз, ты вообще работать собираешься, или только жрать?
Ну вот, теперь уже и простого пивка не выпей! А ведь я и не отдыхаю вовсе, я...
― Начальник, я ж не отдыхаю, я ж слушаю отзвуки!