Выбрать главу

“А что дочка-то Анечка? Вон, твоя почти-ученица родного отца огнем сожгла, думаешь, твоя бы лучше была?”.

Горюю. Прошло, упущено и потеряно. что осталось? Безнадежная старость, безрадостная жизнь, одинокая могила в чаще.

Вспоминаю, как под дождем осенью, обломком лопаты ковыряла глину, копала могилу для здоровенной волчицы... Василиса померла ночью. Под кустом засыпали две волчицы, а проснулась одна. Кругом чаща, сверху осенний дождик, я просыпаюсь и понимаю, что Василиса остыла уже...

Часа два выла. Как мать мне стала Василиса, и ушла. Потом бегала под дождем за три километра в заброшенную заимку за лопатой, потом ковыряла землю. Вот видок-то был, поди ― дождь, грязь, и в грязи девка голая, худая плачет и копает яму для седой волчицы...

Хорошо, что зрителей не было тогда ― перегрызла бы горло, просто чтобы сделать хоть что-нибудь.

Потом я уж к людям ушла, и скоро в город перебралась.

И тут я сама себя останавливаю.

Что ж это делается-то, а?

Почему Василиса-покойница ко мне явилась и свои шепотки мне шепчет.

“А ты плюнь на это дело, Анечка”

И я пытаюсь встать.

Потому что Кота я выгнала, а он в грязи был. А грязь помоечная ― ясно, кого он видел поблизости, и ко мне приходил, потому что охранять меня хотел.

Но ноги не слушаются, и руки не поднимаются.

А прямо передо мной Василиса сидит, глаза вытекли, волосы облезли. Скалится на меня безгубым ртом, глумится ― “Плюнь ты на это дело, Анька! Не сейчас, так позже, так не все ли равно? Пошли со мной, а потом мы и ребят прихватим, чего им одним там трахаться?”

А ведь Василиса не человеком умерла. Если б взаправду она пришла ― волчица была бы. Не легче оно, но все же правда.

― Врешь, черт ты противный! ― говорю вслух и сама удивляюсь, какой у меня голос слабый и хриплый.

Поставилась я, отвлеклась на думки глупые. Кота прогнала. Слышу, как он за дверью воет.

Вот черт силу мою и выпил ― через думки о слабости.

Пропала я, пропала...

“Так ведь зато не одна же!” ― скалится труп, чертова подделка, ― “Чичаз котик повоет, а я тут встану, девка заскочит и втроем пойдем отсюда!”.

И в самом деле встает за дверью.

И я понимаю все.

Знаю я, что он сделать хочет ― войдет девка меченая, и он её схватит, и меня утащит, и её... И Кот помешать не успеет.

И знаю я, что не спастись мне. Все. Добегалась старуха, теперь пусть другие над ямой воют...

И знаю, что вот сейчас девка не выдержит, услышит, как Кот зовет, и придет смотреть, что тут делается.

И даже слышу за дверью шаги приближающиеся.

И сижу без сил, ни рукой ни ногой не пошевелить, готовлюсь. Одно мне осталось, и вот это одно надо сделать. Все одно, не так, так эдак, конец уже здесь.

оглядываюсь, вижу, рядом, совсем близко стоит Бледная Дева, глаза большие, на пол лица, как омут, в руках коса, сама прозрачная.

Сейчас-сейчас. Сейчас пойдем.

Есть один трюк, вообще-то им демоны пользуются, человеку такое можно потянуть лишь от большого отчаяния... Но я-то понимаю, что у меня больше ничего, кроме этого трюка не осталось.

И, как дверь открываться начинает, а черт сосредоточился на входящем, остатками чар жгу сама себя.

Сама себя бросаю в костер ― гори, ведьма!

Боль бесконечна, слышу, как из моего рта вырывается стон, вижу, как звук его плывет-вытягивается лентой, медленно, призрачно.

Горит моя жизнь, трещат мои ребра, воспоминания, кожа и мечты...

Собираю решительно жар костра, катаю из него маленький и жгучий шарик.

Дверь открылась, входит доктор ― не девка. Эх, золотого мужика себе девка нашла, аж завидно! Если б мне такой достался, я б, может, и ведьмой не стала бы...

Черт разевает пасть, заносит когтистые лапы, доктор его не видит, смотрит на меня.

Я лежу, мордой в стол уткнулась, меня судорогой бьет, стон изо рта плывет лентой...

А в волшебной руке у меня ― шарик огня, такого же, от которого больница сгорела, Негасимого. Потому от самой жизни моей зажжен, от боли моей, от жертвы моей.

Верно черт сказал, хоть и хотел мне соврать ― как сын мне доктор этот, и как дочь стала девка.

Жаль, имени я её не узнала.

Кидаю огонь.

Чувствую на плече холодную руку.

Эх, не досмотреть даже, попала или нет, пора идти...

Накрываю руку Бледной своей рукой, оборачиваюсь к девке ― она выглядывает из-за спины доктора говорю громко:

― Не вой над моей ямой! Ни над какими ямами не вой!

И холодная рука тянет меня в пустоту.

Прощай, доченька.

Кузьмич

― Балгарзаз, ты вообще работать собираешься, или только жрать?

Ну вот, теперь уже и простого пивка не выпей! А ведь я и не отдыхаю вовсе, я...

― Начальник, я ж не отдыхаю, я ж слушаю отзвуки!