Выбрать главу

Воронья налетело, воронья... Откуда они тут? Я их не звал.

Настораживаюсь, но вида не подаю. Спокойно отодвигаю гнилую дрянь, открываю дверцу. Вот он, мой эликсир. Только я не сразу беру, жду.

И слышу, как разом зашелестели крылья всех сотен ворон вокруг.

Влип, мать его!

Сотни ворон разом разевают черные клювы и орут:

- Балгарзаз, ты нарушил приказ!

Водитель Легионов!

- Нарушил приказ!

Я могу все объяснить, но никто не слушает. Я отдан на растерзание легиону, и вот он на серых крыльях мчит ко мне.

- Нарушил приказ!

Моё убежище, мой дом - все лопнуло, разрушено!

Водитель Легионов даже не выслушал меня! Как же так?

А ведь все, что я делал, было по делу! Я уже почти добился успеха - там, в реальности, ждут два пьяных лейтенанта на танке, осталось лишь врезаться и...

В меня врезается первая ворона. Бью тварь бутылкой эликсира, она отлетает, смятая и бесформенная, но на груди остается дыра там, куда ударил клюв.

Легион.

Паника заливает мысли. Нет! Нельзя паниковать, паника - гибель!

Растерзают на миллионы кусочков, сожрут, поглотят, уничтожат!

Сквозь испуг пробивается спасительная мысль, безумная, так нельзя делать, но некогда колебаться! Надо делать хоть что-то - и я блюю, выпуская душу надзирателя на волю.

Ха!

Голая душонка мага, беззащитная и сладкая, она мечется, бежит среди ворон Легиона, визжит - сперва от радости, вырвавшись из моей утробы, потом от ужаса, когда понимает, что не надолго.

А я бросаюсь бежать в другую сторону.

Легион разделяется, большинство гоняется за магом, но кое-кто все же чешет за мной. Много кто. Больше, чем я мог бы одолеть, и я убегаю.

- Начальник! - ору на бегу, - Начальник, выслушай хотя бы!

Не слышит.

Да и когда у нас слушали оправдания? Нельзя оправдываться, кто оправдывается - тот убегает, а кто убегает - тот жертва, его можно кушать... но сила не на моей стороне, и что остается?

Убегаю и оправдываюсь.

- Я уже почти поймал его, о Водитель Легионов! - верещу я, и самому противно, так жалко выходит. Я б такого точно не слушал, а слопал бы, только хруст стоял бы...

- Я... Еще немного, и я поймаю его...

И тут...

Да вот же он!

Почти рядом со мной открываются Врата, и появляется вся компания - мальчик-Юрочка, доктор недоеденный и девка его! И даже кот тут, скотина меховая...

А я-то думал, он в поезде...

 

Давно прогрохотал по рельсам поезд.

Защебетали птицы, роса покрыла броню танка бисером, а затем и высохла.

Проехал еще один поезд.

Лучи солнца заглянули в открытый люк, и оттуда послышалась возня и, наконец, вылез Санька. Гимнастерка заблевана, под глазами мешки, сам бледен, глаза красные...

Офицер...

- Мать его... - он смотрел вокруг с детским недоумением и обидой, - Генка, кой черт нас сюда принес?

Мальчик

Я надеюсь, что конец близок.

Еще немного, еще капельку...

Мама подошла, и я замер. Не знал, что делать.

Мне ужасно хотелось броситься к ней, обнять, прижаться к ней и плакать. Мама...

Мама всегда поможет, всегда защитит...

Но...

Эйты... он ведь со мной...

А он... Не, я не верю, что он такой злобный, как другие демоны. Он в чем-то хороший. Сильный и смелый, может показать много классных штук...

Но все же, почему-то мне не хочется с ним вместе к маме подходить.

Да и он, кажется, согласен.

Он сейчас очень занят, его мысли пляшут в безумном ритме.

Он сказал Григорию Ефремовичу, что видит мир потоками событий, и я улавливаю эхо этого. Странный вид.

Вот например, сказал я про Ли, что она “Крыска”... и сразу три ручейка побежало. Она мне ответила, она что-то подумала, а еще Григорий Ефремович услышал и тоже что-то подумал. И то, что я сказал, словно ударило их обоих, но по разному, и от этого удара они словно ближе стали друг другу, крепче слиплись... Когда я подглядывал сквозь стену, они друг друга видели и стеснялись. Боялись себя, боялись других... А сейчас прямо реально - одна душа на двоих, и от моего удара только крепче стала!

Только я не хотел их бить.

Меня Эйты... нет, он не обманул, но все же я причинил боль и Ли, и Григорию Ефремовичу.

И поэтому не хочу я с ним к маме подходить.

К тому же, опасно это может быть. Для нее опасно. Я уже большой, я понимаю, что тут дело такое, что мама не поможет. Не накричит на обидчика, не заступится перед взрослыми...

А если и заступится, то скорее сама погибнет, и от этой мысли мне холодно и очень плохо.

“Не стоит недооценивать материнскую любовь”, - говорит мне Эйты. Я не спорю, молчу. Если с ним спорить, он легко убедит меня в чем угодно...

Он слышит мои мысли, он спрятал меня от ее взгляда... он сказал, что надо купить, и теперь молчит.