Последнее слово королева произнесла с придыханием и растянулась в кокетливой улыбке.
– Но мне всего семнадцать! – Еле сдерживая праведный гнев, бросил Данте. – Я – еще ребенок!
– Это окончательное решение, сын. Недоразумение исправимо. Пора взрослеть. – Безапелляционно отрезала мать, в мгновение ока сменив милость на гнев, и всем своим видом показывая, что его аргументы будут лишь пустым сотрясанием воздуха. Все уже решено.
Прямо сейчас леди Мойра поставила своего старшего сына перед фактом – не пройдет и года, как его женят.
Все это время, не принимавший участия в занимательном разговоре Галариан, заметив на лице брата нескрываемое, гневливое раздражение, сочувственно скривил губы. Он и не догадывался до сих пор, какие планы вынашивала мать. По праву первородства Данталиан должен первым скрепить связь с душой женского сосуда. Но в его случае это произойдет без любви и будет означать полнейшую зависимость. Сознание брата будет полностью управляемо душой чужого человека, которую он никогда не сможет полюбить.
Дуаги верили, что души – дети великой богини Сайи – матери всего Сущего. В момент рождения ребенка, душа приходит в мир Праха, проникая в разум младенца и заполняя собой его сознание, позволяет ему обрести цель и смысл своего существования. В телесном сосуде душа взрослеет и набирается опыта, проходит через калейдоскоп событий по своему жизненному пути и в конечном итоге покидает человека со смертью, переходя на новый уровень своего развития. Дуаги считали незримые души даром, благословением великой богини Сайи. Только вот… телесный сосуд Данте был пуст.
На протяжении семнадцати лет, каждый месяц в ночь полных лун королева – мать неизменно проводила обряд жертвоприношения, призывая Сайю подарить душу Данте и наполнить его жизнь смыслом. Каждое утро после этого она всматривалась в глаза сына, в надежде увидеть там зеленые проблески, свидетельствующие о наличии бессмертной души. Но его глаза упорно оставались карими. Море слез выплакала она, снова и снова повторяя древние, как человеческий мир молитвы. Но великая богиня как – будто не слышала ее.
Так окончательно не смирившись с тем, что глаза сына никогда не загорятся зеленым огнем, королева – мать, с детства окружавшая мальчика чрезмерной опекой, приняла решение, которое, по ее мнению, было способно наполнить сердце Данте любовью и вернуть ему «потерянную» душу. То ли кто-то подсказал Мойре, то ли она сама придумала и поверила в то, что, обручившись с ее сыном в день, когда природа сбрасывает с себя ледяные оковы зимы, душа девушки исправит эту жестокую несправедливость. Самое страшное было в том, что мать смогла убедить в этом отца. В данном случае, юноше оставалось лишь одно – принять неизбежное.
Поняв, что спорить с матерью бесполезно, Данте безжизненным голосом произнес:
– Как пожелаете, ваше величество.
Он спешно поднялся со своего места и, не попрощавшись с присутствующими, быстрым шагом направился во внутренний двор замка. Обуздать гнев на родителей, примеривших на себя роль вершителей его судьбы, ему всегда помогал свежий, прохладный воздух.
«Прогуляюсь», – решил юноша и, накинув поверх сюртука дорожный плащ из домотканой шерсти, пешком направился в город.
– Брат! Подожди! – Окликнул его Галариан, догоняя у главных ворот. – Куда ты направляешься?
– Подышать ароматным запахом сточных канав. Мне это сейчас жизненно необходимо! – В ответ огрызнулся Данте.
– Мне тоже, – устало сказал Галариан, перебирая в голове варианты, как же усмирить гнев брата и хоть немного поднять ему настроение.
Оба юноши молча направились по широкой, мощенной каменной брусчаткой дороге прочь от крепостных стен туда, где с приходом темноты начиналась беззаботная жизнь, полная пьяного веселья и сладострастия.
Глава 4
Шум городских улочек Санры не угасал даже с приходом ночи. Кое-где еще попадались благочестивые прохожие, спешившие по домам к своим семьям. Но, совсем скоро фонари осветят своим красным светом темную сторону жизни города и примут в свои полные чреслобесия объятия всех желающих.
Данте спускался в город нечасто. Ему, выросшему в роскоши и никогда не знавшему нужды, до омерзения были противны его узкие лабиринты с обшарпанными стенами домов и бесконечными лужами нечистот под ногами. И, эти толпами снующие полуголые девицы, готовые продать свое тело любому проходимцу за половину медяка! Тошнотворное зрелище!
Ему вспомнилось, как однажды, несколько месяцев назад он, ведомый скукой, также спустился в город. У порога какой-то дешевой харчевни на глаза ему попалась девочка, с виду совсем еще ребенок, не более восьми лет отроду. Ее тоненькая ручка тянулась вверх каждый раз, едва рядом появлялся какой-нибудь, идущий по своим делам человек. Грязные, забитые паразитами темные волосы, спутанными прядями свисали до ее плеч, закрывая почти все смуглое личико, и его черты невозможно было рассмотреть. Жалкие отрепья, отдаленно напоминающие тунику, едва прикрывали ее худенькие, в мелких царапинах синюшные ножки. На них не было даже башмаков. Ребенок явно рос в крайней нужде, перебиваясь, в лучшем случае, объедками с чужого стола.