Он был одним из немногих западных деятелей военного времени и первых послевоенных лет, к которым в СССР с уважением относились не только рядовые граждане, видевшие в нем воплощение намечавшегося сотрудничества с западными демократиями, но и руководство страны, и единственным, кто стоял на трибуне Мавзолея Ленина.
У Эйзенхауэра были серьезные сомнения, годится ли он на пост президента. Ведь как бы ни был талантлив полководец, это отнюдь не означает, что он способен руководить государством. Возможно, у военных и политических деятелей в разной мере задействованы различные участки головного мозга. Дуайт Эйзенхауэр оказался редким исключением.
Став президентом, он частично использовал свой военный опыт принятия решений, руководства огромными материально-техническими и человеческими ресурсами, суть которого состояла в том, чтобы поручать подготовку утверждаемых им решений высококвалифицированному коллективу подчиненных, располагающих максимальным объемом информации, причем руководство исполнением принятых решений возлагать на определенных людей, несущих полную ответственность в пределах своих полномочий и имеющих право на относительную самостоятельность для наиболее эффективного решения задачи. Оказалось, что такой стиль работы вполне применим и на высшем государственном посту.
По нескольким критериям Дуайт Эйзенхауэр в качестве президента был уникален. Он был вторым республиканцем, занимавшим президентский пост дважды (первым был генерал Улисс Грант после Гражданской войны). Годы президентства Эйзенхауэра, при всех сложностях и внешнеполитического, и внутреннего характера, были временем мирного процветания, наращивания производительных сил, выдающихся успехов американской науки и культуры. Бывший выдающийся военный деятель на протяжении всех восьми лет пребывания в Белом доме проявлял себя как осторожный политик, умевший найти выход из самых сложных ситуаций.
Годы правления Эйзенхауэра были единственным периодом в XX веке, когда США не воевали. Даже обострение отношений с Советским Союзом после скандала со сбитым шпионским самолетом «У-2», срыв конференции на высшем уровне в Париже и отмена визита в СССР не смогли полностью истребить из советско-американских отношений укрепившийся при нем дух взаимопонимания и сотрудничества. В последние годы президентства Эйзенхауэра были заложены те фундаментальные основы международной разрядки, которая воплотилась в следующие годы, при Джоне Кеннеди и его преемниках, в целую серию договоров и соглашений между США и СССР.
В годы войны Эйзенхауэр не раз прибегал к военной хитрости (например, к дезинформации противника касательно района высадки союзных войск на французском побережье в июне 1944 года). Во время своего президентства он в ряде случаев использовал обходные маневры, рассчитанные на отвлечение внимания публики демарши, скрытые действия, заявления, которые выглядели демагогическими, но на самом деле были обдуманными, в большинстве случаев при помощи этого политического инструментария добиваясь цели. Яркий пример тому — длительное игнорирование и косвенное осуждение действий сенатора Джозефа Маккарти, грозивших превратить США в полицейское государство. Требовалась немалая выдержка, чтобы изолировать оголтелого сенатора, представить его самонадеянным идиотом и лишить общественной поддержки.
Между Дуайтом-военным и Дуайтом-политиком существовало определенное противоречие, которое преодолевалось с трудом. Как военачальник он привык командовать, будучи уверен, что его приказ будет исполняться немедленно и с максимальной точностью — по отношению к нарушителям он был суров, а иногда и беспощаден. Однако уже на заключительном этапе войны в Европе ему пришлось почувствовать на себе, что отношения «начальник — подчиненный» распространяются далеко не на все сферы человеческого общежития. Приходилось сочетать силу приказа с силой убеждения, считаться с чужими мнениями, а иногда и причудами. Тем более это касалось контактов с государственными руководителями, особенно таким своеобразным, как Уинстон Черчилль. Командующему не раз приходилось и в военные годы прибегать к дипломатическим, а подчас и демагогическим уловкам, которые, собственно говоря, и воспитывали в нем политика, каковым он становился еще до того, как был избран президентом.
Возглавив исполнительную власть, Эйзенхауэр должен был, вопреки генеральской натуре, считаться с демократическими нормами, которые порой его раздражали, не давали быстро воплотить в жизнь задуманное, требовали длительных нудных согласований. Что ж, у каждой медали есть оборотная сторона, но Эйзенхауэру никогда не приходило в голову не только прямо нарушить демократические процедуры (в условиях США это для политика почти самоубийственно), а даже выйти за их пределы, используя сложные закулисные трюки. Он, безусловно, вел политические игры, разыгрывал подлинные спектакли, далеко не всегда был искренним в оценках, сгущал краски, чтобы добиться по возможности быстрого, хотя бы компромиссного решения; но все эти игры происходили в рамках существовавших правил, нарушать которые он никогда не помышлял.