Теперь, в первой половине апреля, союзные войска наступали, громя лишь отдельные очаги сопротивления. 11–13 апреля они достигли Эльбы. Началась массовая сдача в плен американцам и англичанам германских частей. 18 апреля в плен сдались войска противника в окруженном Руре, численность которых составляла 317 тысяч человек — это была самая массовая сдача в плен за всю историю войны. Прошла еще неделя, и 25 апреля к северо-западу от Дрездена, в районе города Торгау, произошла знаменитая дружеская встреча на Эльбе, которая рассекла Германию, что было одной из главных задач, поставленных Эйзенхауэром перед своими войсками.
По мере продвижения союзных войск по германской территории раскрывалась страшная картина массовых убийств заключенных концлагерей, нечеловеческих мук и непосильного, обрекающего на мучительную смерть каторжного труда узников — военнопленных и гражданских, угнанных из родных стран. 15 апреля Дуайт писал жене: «Позавчера я посетил германский концентрационный лагерь. Я никогда не мог подумать, что такие жестокости, зверства, дикость действительно могут существовать! Это было ужасно… Я поехал туда сознательно»{367}.
Дуайт понимал, что наступит время, когда в неких общественных кругах возникнет желание приписать сведения о зверствах нацистов пропаганде, начнутся утверждения, что это была провокация союзников. В связи с этим он распорядился сразу же после освобождения концлагерей направлять туда журналистов и фотокорреспондентов, собирать документальные и вещественные доказательства, свидетельские показания о зверствах нацистов, в том числе об истреблении евреев{368}. Он требовал от американских конгрессменов, британских парламентариев и других официальных лиц, которые хотели своими глазами увидеть успехи союзных войск и приобщиться к их победам, первоочередного посещения концлагерей, включая Дахау в Баварии и Бухенвальд в Тюрингии (другие крупнейшие лагеря смерти находились на территории, занятой советскими войсками). Более того, 19 апреля Эйзенхауэр направил по подводному кабелю телеграмму Маршаллу с просьбой послать в Германию группу конгрессменов и издателей специально для того, чтобы они посетили концлагеря и лично убедились в невероятных зверствах нацистов. В тот же день Маршалл ответил, что доложил о сообщении новому президенту Гарри Трумэну и получил его согласие на соответствующие действия{369}.
Эйзенхауэр приказал начать создание комплекса документальной базы преступлений нацизма перед человечеством, предназначенного прежде всего для предстоявшего суда над военными преступниками, но также для истории, чтобы потомки не допускали возникновения новых преступных, человеконенавистнических режимов.
По распоряжению Дуайта документальные кинофильмы и фотографии в обязательном порядке показывали пленным немецким солдатам и офицерам, а также гражданскому населению Германии. Эти люди в ужасе закрывали глаза — кто искренне, а кто и лицемерно. Особенно потрясали трофейные немецкие фотографии, свидетельствовавшие об истреблении евреев в газовых камерах, запечатлевшие людей, подвешенных к потолку или распятых на столбах, погибших в нечеловеческих мучениях. Эйзенхауэр послал фото и документы о нацистских преступлениях Черчиллю, а тот распорядился собирать и бережно хранить подобные свидетельства{370}.
По требованию Эйзенхауэра немецкие военнопленные, а также гражданские лица направлялись на принудительные работы по захоронению убитых заключенных и уборке концлагерей.
Эйзенхауэру, безусловно, принадлежала большая заслуга в разоблачении преступлений нацистского режима и участия в них не только эсэсовцев и нацистов, но и огромного числа рядовых жителей, которым предстояло пройти длительный этап морального покаяния, чтобы вновь стать полноценными гражданами Европы.
Точно так же он стремился на заключительном этапе войны в максимальной степени проявить добрую волю по отношению к СССР. Дуайт полностью отдавал себе отчет, что из всех стран антигитлеровской коалиции СССР понес наибольшие потери, что именно восточному союзнику должны достаться главные плоды победы. Он писал: «Теперь русские, у которых были относительно слабые связи с американцами и англичанами, не понимают нас, а мы их. Чем большие контакты мы будем иметь с русскими, тем лучше они будут понимать нас, и тем теснее будет наше сотрудничество. Русские — искренние и прямые в своих делах, и любая уклончивость вызывает их подозрения. С ними можно будет работать, если мы будем следовать определенным принципам дружеского сотрудничества, которое является результатом великих достижений союзного единства»{371}.