Как бы успешно, холодно и даже жестоко он впоследствии ни избегал Кей, их роман был настолько интересен, что и годы спустя какие-то слухи и сплетни достигали ушей Мейми. Когда вышли "Ничего не скрывая" и "Незабываемое", она настолько расстроилась, что разрешила Джону опубликовать военные письма Эйзенхауэра к ней, которые раньше она запрещала печатать. Получившаяся книга "Письма к Мейми" неопровержимо свидетельствовала, что все годы войны, когда Эйзенхауэр был с Кей, его любовь к Мейми оставалась неизменной. Всю войну его поддерживала мысль о том, что, когда все это кончится, они с Мейми снова смогут жить вместе. Он любил Мейми полсотни лет.
Но любовь к Мейми не исключала любовь к Кей. По крайней мере, любовь к ней в той специфической ситуации, в которой они жили с лета 1942 года до весны 1945-го. Ему повезло, что она была рядом, а союзникам повезло, что она там оказалась. Лучший совет, который касался взаимоотношений Эйзенхауэра и Соммерсби, был дан Хьюзом в разговоре с Тексом Ли в 1943 году: "Оставьте Кей и Айка в покое. Она помогает ему выиграть эту войну" *26.
Штаб-квартира оккупационных сил Эйзенхауэра находилась в административном здании фирмы "И.Г.Фарбен" во Франкфурте. Из ненависти к нацистам он издал строгие приказы, запрещавшие любые связи с немцами.
Идя на такой резкий шаг, Эйзенхауэр всего лишь в точности исполнял дух предписаний, содержащихся в документе КНШ 1067 (документ Комитета начальников штабов № 1067), который был прислан ему 26 апреля. КНШ 1067 исходил из виновности всех немцев, хотя одни немцы, конечно, были виновнее других. Он запрещал любые отношения между солдатами и офицерами оккупационных сил и немцами. Он требовал автоматического ареста многих немцев, которые состояли в различных нацистских организациях. Он настаивал на денацификации, прежде всего путем удаления нацистов с гражданской службы и со всех сколько-нибудь значительных постов в общественных и частных предприятиях.
Это было невозможно осуществить, особенно в части отношений с немцами и устранения бывших нацистов со всех важных постов. Эйзенхауэр не сразу осознал эту очевидную истину. Человеческая природа, однако, заставила его изменить свою точку зрения, прежде всего на запрет общения. Не было такой силы, которая могла бы удержать американских солдат, карманы которых были набиты сигаретами и сладостями, от общения с немецкими девушками, когда большинство немецких парней сидело в лагерях военнопленных, где им приходилось очень несладко из-за требования Эйзенхауэра, чтобы они получали не больше пищи, чем заключенные в лагеря перемещенные лица. Это Сталин заявил своим войскам, что в Германии не виновны только еще не родившиеся, но политика Эйзенхауэра базировалась на тех же принципах. Американские солдаты, однако, видели белоголовых голодных детей, а не виновных нацистов и вели себя соответственно.
В июне Эйзенхауэр признал, что практически невозможно применить приказы о запрещении связей с немцами по отношению к маленьким детям, и он, конечно, понял, что просто глупо запрещать солдатам говорить с немецкими детьми или давать им конфеты. Наконец, в июле официальный приказ о запрещении связей был дополнен фразой "за исключением маленьких детей". В конце концов политика запрета связей стала крайне раздражающей и о ней тихонько забыли.
Денацификация, однако, проводилась с неизменной энергией и горячо поддерживалась Эйзенхауэром. Его настойчивость в ее применении стоила ему дружбы с Пэттоном.
С точки зрения Эйзенхауэра, считать всех немцев виновными было безусловной ошибкой, но в отношении нацистов он в этом не сомневался. В серии приказов он устанавливал, что ни один человек, хоть как-то связанный с нацистской партией, не может занимать никакого важного поста в американской зоне оккупации. Его подчиненные, занимавшиеся конкретными проблемами, считали такую политику нереалистичной. Особенно открыто возражал Пэттон, отвечавший за Баварию. 11 августа он написал Эйзенхауэру, что на различных должностях скопилось "множество неопытных и неумелых людей" и что это является "прямым следствием так называемой программы денацификации". Пэттон писал, что "в Германии быть государственным служащим и не заигрывать с нацистами было столь же невозможно, как в Америке — быть почтмейстером и не выказывать знаков внимания демократам или республиканцам, когда они у власти" *27.