Он считал, что "моральный дух одновременно и самый прочный и самый хрупкий предмет. Он может выдержать потрясения и даже катастрофы в боевых условиях, но может быть полностью разрушен протекционизмом, равнодушием или несправедливостью". Эйзенхауэр не терпел протекционизма и равнодушия и старался быть справедливым со своими подчиненными. Впрочем, он также знал, "что с армией нельзя нянчиться и цацкаться, поскольку это разлагает и снижает боеспособность" *40. Поэтому он упорно тренировал своих людей с утра до вечера, каждый день, без поблажек, как и самого себя.
Эйзенхауэр ненавидел любые проявления лености, особенно если замечал ее у офицера регулярной армии. Он однажды рассвирепел, увидев, как один из его офицеров просматривал тренировочные программы, "со страхом отмечая, что они более продолжительны, чем предыдущие, и принесут ему неудобства!". Он сказал как-то своему старому другу Эверетту Хьюзу: "Я не знаю более серьезной задачи в жизни, особенно для военнослужащих регулярной армии, чем выполнять свои обязанности со всей отдачей и изобретательностью!" *41
Эйзенхауэр испытал большое удовлетворение, получив в сентябре 1940 года письмо от полковника Пэттона, командира 2-й бронетанковой бригады в Форт-Беннинге, который писал, что вскоре впервые в истории армии США будут сформированы две бронетанковые дивизии, то есть будет выполнено то, о чем они мечтали молодыми офицерами в Форт-Миде в 1920 году. Пэттон писал, что ожидает своего назначения командиром одной из этих дивизий. Он спрашивал, не желает ли Эйзенхауэр служить под его началом.
"Это было бы превосходно, — немедленно ответил Эйзенхауэр. — Наверное, слишком смело с моей стороны было бы надеяться на командование полком в твоей дивизии, поскольку до звания полковника мне еще почти три года, но я думаю, что как командир полка я бы многое мог сделать". Пэттон ответил: "Я буду просить, чтобы тебя назначили ко мне или начальником штаба, что для меня предпочтительнее, или же командиром полка, ты сам решишь, что для тебя лучше, поскольку, кем бы ты ни служил, нас ждут великие дела"*42.
Зимой 1940/41 года Форт-Льюис рос вместе со всей армией. Как и в любом другом армейском городке, везде были видны строители, новобранцы прибывали тысячами. Эйзенхауэр, как всегда, успешно делал свое дело, круг его обязанностей рос. В марте 1941 года генерал Кеньон Джойс, командующий 9-м армейским корпусом, занимавшим весь Северо-Запад, попросил себе Эйзенхауэра в качестве начальника штаба. 11 числа того же месяца Эйзенхауэру присвоили звание полковника (временно).
Ни одно повышение не радовало его так, как это. Получить звание полковника было пределом его мечтаний. Мейми и Джон устроили празднество. Друзья-офицеры, поздравляя его, говорили, что уже недалек тот день, когда он получит генеральские звезды. "Черт побери, — жаловался он Джону, — как только получаешь повышение, люди сразу начинают говорить о следующем. Почему бы не дать человеку порадоваться тому, что он имеет? Весь праздник испортят" *43.
Три месяца спустя Эйзенхауэр уже служил у генерала Крюгера начальником штаба 3-й армии. В конце июня 1941 года Эйзенхауэры отправились в Форт-Сэм в Хьюстоне. Они приехали туда 1 июля, в день двадцатипятилетия их свадьбы. Мейми была рада вернуться в знакомое место, связанное с приятными воспоминаниями, особенно женой полковника, которому был положен один из красивых старых кирпичных домов с тенистыми верандами и большой лужайкой.
Полковнику полагался ординарец и офицер-порученец. Мейми поместила объявление об ординарце на доске. Несколько дней спустя к ним пришел рядовой 1-го класса Майкл Дж. Маккиф. "Мики", родители которого иммигрировали в Соединенные Штаты из Ирландии, до призыва в армию работал коридорным в нью-йоркском отеле "Плаца". Эйзенхауэр ему понравился "тотчас же", как он сам позднее говорил, потому что полковник был "абсолютно прям" и "с ним ты всегда точно знал, что он хочет". Мейми он считал "очень великодушной дамой". Мики вскоре стал самым горячим поклонником Эйзенхауэра и не расставался с ним пять лет *44.