Улыбнулся Маршалл или нет, но, вернувшись в свой кабинет, Эйзенхауэр дал волю гневу. Он сел за стол и выплеснул свои чувства в дневник. Мысль о том, что он проводит войну в Вашингтоне, вдали от театра боевых действий, сводила с ума. Она казалась несправедливой. Спокойное безличное отношение Маршалла лишь усугубляло гнев. Он проклинал Маршалла за то, что тот играет с ним; он проклинал войну и собственное невезение.
На следующее утро Эйзенхауэр перечитал написанное накануне, покачал головой, вырвал лист из дневника и сжег его. А затем написал новый текст. "Гнев ничего решить не может, он даже мешает думать ясно. В этом отношении Маршалл меня несколько озадачивает". Маршалл гневался на глупость больше, чем кто бы то ни было, "но он так быстро берет себя в руки, что, я уверен, все это делается, чтобы произвести эффект". Эйзенхауэр завидовал этому качеству Маршалла и признавался: "Я бушевал целый час! В течение многих лет я воспитывал в себе сдержанность, но вчера я сорвался" *9.
Неделю спустя Маршалл рекомендовал Эйзенхауэра к присвоению звания генерал-майора (временно). В своей рекомендации президенту Маршалл объяснил, что Эйзенхауэр по существу не штабной офицер, а подчиненный ему командир. Первая реакция приятно удивленного Эйзенхауэра была такова: "Из этого следует, что, когда я наконец попаду в действующую армию, я получу дивизию". Много лет спустя в своих мемуарах он писал, что "часто думал", не оказали ли на Маршалла благоприятное впечатление его вспышка гнева и то, как он с ней справился, закончив все своей широкой ухмылкой *10.
Возможно, но маловероятно. К тому времени Маршалл уже продвигал Эйзенхауэра вверх, постоянно расширяя сферу его ответственности. В январе он взял его с собой в качестве главного помощника на первые военные переговоры с англичанами и поручил ему подготовку американской позиции по стратегии в мировой войне. В середине февраля он назначил Эйзенхауэра начальником ОВП и, следовательно, своим главным офицером по оперативному планированию. 9 марта в рамках общей реорганизации Военного министерства ОВП был переименован в оперативный отдел (ОПО), функции его были расширены, а начальником был назначен Эйзенхауэр. Постоянный рост Эйзенхауэра доказывал, что Маршалл, независимо от того, что Макартур называл "чертовым темпераментом Айка", считал его потенциал неограниченным.
К началу апреля под руководством Эйзенхауэра в ОПО работало сто семь офицеров. Поскольку отдел занимался и перспективным и текущим планированием, он по существу служил для Маршалла командным пунктом и был связан с деятельностью армии по всему миру, что давало Эйзенхауэру широту взгляда, которую ему не мог бы дать никакой другой пост.
Каждодневные контакты с боевыми частями и разработка большой стратегии обеспечивали Эйзенхауэру реалистическое представление о современной войне. В конце февраля он жаловался в своем дневнике на Макартура и адмирала Эрнста Дж. Кинга, начальника штаба военно-морских сил. Он назвал Кинга "несправедливым, упрямым типом, склонным терроризировать своих подчиненных". Этот взрыв эмоций привел его к формулированию принципа, которым Эйзенхауэр руководствовался и как генерал, и как президент. "В такой войне, где высшее командование неизбежно включает в себя президента, премьер-министра, шесть начальников штабов и орду скромных "плановиков", необходимо проявлять бездну терпения — никто не вправе претендовать на роль Цезаря или Наполеона" *11.
Одиннадцать лет спустя он высказал эту мысль живее; уже будучи президентом, он написал в своем дневнике: "Уинстон [Черчилль] пытается оживить время второй мировой войны. В те дни у него было приятное ощущение, будто он и наш президент сидят на... некоем Олимпе... и управляют мировыми делами с этой удобной точки. Но... многие из нас, которые в различных уголках мира вырабатывали решения... проблем, знают, что это не так"*12.
Из всех генералов ближе к роли Наполеона подошел сам Эйзенхауэр, но он никогда не сделал бы такого сравнения. За много лет работы в штабах он научился ценить этот вид работы; таким же образом он понимал значение своих подчиненных, которые выполняли его приказы в боевых условиях. Ложной скромностью он не отличался, свою решающую роль понимал, но как о Наполеоне о себе никогда не думал. Он всегда делал ставку на командную работу. Став президентом, он применял этот принцип даже на более широкой основе. Чуждый самоуничижению, он реально оценивал, что его власть имеет свои пределы, и старался этого не забывать.
Зимой и ранней весной 1942 года авторитет Эйзенхауэра неуклонно рос в глазах Маршалла. Среди прочего на Маршалла произвели впечатление те ровные отношения, которые Эйзенхауэр установил с участниками переговоров в Великобритании и в "Аркадии"— последние проходили в Вашингтоне с конца декабря до середины января. Главная цель переговоров в "Аркадии" состояла в том, чтобы согласовать план наступления на европейском театре военных действий в 1942 году. В том, что Европа будет основным театром военных действий, сомнений не возникало — несмотря на заявление Макартура, что Азия вообще и Филиппины в частности должны рассматриваться как главное направление войны. Сидя за Маршаллом на переговорах и слушая ежедневные споры о глобальной стратегии, Эйзенхауэр расширял свой кругозор.