Эйзенхауэр зря волновался. Его доклад сочли удовлетворительным и исчерпывающим; Черчилль и Рузвельт согласились сохранить его на занимаемом посту. ОКНШ затем назначил генерала Гарольда Александера заместителем Эйзенхауэра по наземным операциям, адмирала Каннингхэма — по военно-морским силам, а маршала авиации Артура Теддера — по военно-воздушным силам.
Подобное решение проблемы устроило Маршалла, поскольку Эйзенхауэр оставался командующим; устроило оно и Брука, который готовил его, потому что оставляло контроль над текущим управлением в руках британских заместителей Эйзенхауэра. Бруку понравилось, как Эйзенхауэр организовал работу союзников в ШОС, но руководство военной кампанией удовлетворения принести не могло. "У него нет ни тактического, ни стратегического опыта, требуемого для таких задач", — говорил он об Эйзенхауэре.
Столь же откровенно Брук указал основной мотив поднятия Эйзенхауэра на уровень верховного командования объединенными силами: "Мы подняли Эйзенхауэра в стратосферу и разреженную атмосферу верховного командующего, где он сможет посвятить себя политическим и межсоюзническим проблемам, и в то же время мы поместили под ним... ваших собственных командующих, они займутся военной ситуацией и восстановят необходимый напор и координацию, которых так не хватало в последнее время" *21.
Все три заместителя были выше Эйзенхауэра по званию, его постоянное звание все еще было полковник-лейтенант; три звезды генерал-лейтенанта он носил на временной основе, хотя все его заместители имели по четыре звезды. Но Эйзенхауэр званиям и титулам никогда особого значения не придавал. Он намеревался работать со своими заместителями, не подчиняя их своей воле, но убеждая и сотрудничая, он собирался наладить с ними хорошие личные отношения, которые способствовали бы выявлению их талантов.
Он уже знал и любил Каннингхэма и прекрасно ладил с ним. В Касабланке у него была долгая беседа с Александером, который произвел на него хорошее впечатление. Эйзенхауэра, как и других, очаровало то, что Черчилль называл "легкой улыбчивой грацией и заразительной уверенностью" Александера.
С Теддером он тоже быстро сдружился. Когда их представили друг другу, Эйзенхауэр широко ухмыльнулся и протянул руку. "Еще один янки", — подумал про себя Теддер. Однако, когда Эйзенхауэр заговорил, Теддер решил, что "он говорит дело" *22. Мягкий и красивый Теддер без колебаний обнаруживал свои взгляды и сильные предубеждения. Во рту он обычно держал трубку, и количество выпускаемого дыма служило хорошим показателем испытываемых чувств. Подобно Эйзенхауэру, он предпочитал личные контакты и ненавидел совещания. Он останется с Эйзенхауэром до конца войны и станет самым влиятельным британцем среди близко знавших Эйзенхауэра.
Надежды Брука на то, что трое заместителей уберут Эйзенхауэра с дороги, очень скоро рухнули, прежде всего стараниями самого Эйзенхауэра, который отверг все попытки установить британскую систему командования с помощью комитета по средиземноморским операциям. Когда 20 января ОКНШ издал директиву, в которой говорилось, что реальный контроль над операциями будет в руках заместителей, Эйзенхауэр — который говорил, что "его жгло изнутри", — продиктовал "резкое послание, отрицающее подобное вмешательство" в его командование и настаивающее на единоначалии *23. Смит умолял его смягчить послание, но Эйзенхауэр позволил Смиту лишь слегка причесать его, совершенно не меняя смысла. Пока он командующий, он сохранит свои прерогативы. "Совершенно очевидно, что ответственность... лежит всецело на мне", — писал он Маршаллу *24.
Маршалл намеревался сохранить единоначалие не менее решительно. Чтобы помочь Эйзенхауэру, он сообщил ему неофициально, что рекомендовал его к присвоению звания полного генерала. Звание присвоили 10 февраля. Четырехзвездный генерал было самым высоким званием в армии США в то время (причем достаточно недавним; даже Грант носил только три звезды) и предназначалось для начальника Генерального штаба. В 1943 году полными генералами были только Маршалл и Макартур.