Такое решение никого не удовлетворило. Поскольку все теперь определял Эйзенхауэр, Черчилль вылетел в Алжир, чтобы убедить генерала наступать в Италии. Его сопровождали Брук и другие штабные офицеры, а также Маршалл — Черчилль настоял на его приезде, завершая спектакль "начальство прибыло обхаживать подчиненного".
Они пробыли неделю, Черчилль говорил не переставая. Он не хотел вторжения в Сардинию, ему нужна была Италия; Сардиния — это "всего лишь удобство", говорил он, а Италия будет "славной кампанией". Слава придет со взятием Рима, которое "будет великим достижением" и прекрасным завершением одиссеи 8-й армии.
"Премьер-министр вчера вечером рассказывал свою историю три раза тремя различными способами", — жаловался Эйзенхауэр 30 мая. В тот вечер Черчилль позвонил после ужина и попросил разрешения прийти. Было почти одиннадцать часов вечера, и Эйзенхауэр хотел спать. Он сказал, что устал от повторения одного и того же. Черчилль настаивал, Эйзенхауэр уступил. Черчилль приехал пятнадцать минут спустя и проговорил два часа подряд. Батчеру в конце концов удалось, по существу, выставить его. Увидев "очень сонного Эйзенхауэра" на следующий день, Брук признался: "Меня забавляло его огорчение, поскольку сам я страдал от подобного обращения [со стороны Черчилля] неоднократно" *42.
Маршалл не хотел ни Сардинии, ни Италии. Он настаивал, чтобы Эйзенхауэр уходил из Средиземноморья сразу после взятия Сицилии. Он не доверял англичанам и сомневался в их решимости форсировать Ла-Манш. В этом он был прав. Однажды Брук пришел неофициально к Эйзенхауэру и доверительно сообщил, что союзникам следует ограничиться блокадой Германии с моря и воздуха, а наземные бои оставить русским. Он сказал, что в северо-западной Европе союзники вынуждены будут сражаться "в крайне невыгодном положении и понесут громадные и бесполезные потери". Поэтому они должны ограничиться боями в Италии *43.
Эйзенхауэр всех выслушивал и оставался при своем мнении. Многое зависело от того, насколько серьезно немцы будут биться за Сицилию и перебросят они или нет дополнительные дивизии в Италию. Эйзенхауэру предстояло решать, что делать после Сицилии, реагируя на действия врага.
Кроме всех своих официальных забот, о которых речь шла выше, Айк беспокоился и о Мейми. К маю 1943 года чета жила в разлуке уже почти целый год. Айка занимала его нескончаемая работа, к тому же его окружали старые и новые друзья. А Мейми, если не считать Руфи Батчер, жила в одиночестве, а от Руфи особой помощи не было — она сильно пила, брак ее почти расстроился (после войны Батчеры развелись). Айк, как всегда пышущий здоровьем, кроме насморка и редкого расстройства желудка, ничем не страдал; хрупкая Мейми болела и была прикована к постели большую часть времени. Аппетита у нее не было, ее вес снизился до ста двенадцати фунтов. По ее собственным словам, "ночами она читала мистические романы и... ждала" *44. Ей приходилось появляться на публике, что ее очень раздражало, зато она получала очень большую почту, что помогало ей коротать время, поскольку она собственноручно отвечала на каждое письмо.
Письма мужу доставляли удовольствие и ей, и ему (получив почту, он прежде всего выискивал в пачке письмо от жены), но какой бы веселой и болтливой она ни пыталась быть в своих посланиях, он все читал между строк. "В твоих письмах я часто нахожу намеки на твое одиночество, — писал Айк в июне, — растерянность и заботы... когда тебе одиноко, постарайся вспомнить, что любому другому месту в этом мире я бы предпочел место рядом с тобой". Его также беспокоили сообщения из Вашингтона о том, что люди "теперь готовы чуть ли не платить тебе за интервью".
Самая большая проблема Мейми — если, конечно, не считать необходимости жить без мужа — заключалась в осознании того факта, что за привилегию быть женой всемирно известного человека приходится платить тем, что муж более уже не является ее "личной собственностью". Айк ободрял ее: "Несмотря на всю публичность моей жизни, — писал он, — ты совершенно не права, говоря, что я более не принадлежу тебе и Джонни... Насколько это касается меня как личности — я треть нашей семьи (ты, Джон и я). Так что не забивай голову такими вопросами. Слава Богу, пока никто не выдвигает меня на политический пост" *45.
Он пускается в мечтания об их встрече. "Прошлой ночью мне снилось, что ты приехала сюда, — писал он в июле. — Мы с удовольствием все переставляли по твоему желанию — особенно в моем доме, в главной штаб-квартире. Затем ты выяснила, что я уезжаю в долгую поездку, ну и разгневалась же ты!" *46