Ценой двух с половиной тысяч жертв, главным образом в Омахе, его войска одержали поразительную победу. В ночь с 5 на 6 июня в Нормандии высадился авиадесант численностью 23 000 человек, в течение дня с моря высадилось 57 500 американцев и 75 215 британцев и канадцев. Более 156 000 союзнических солдат преодолели так восхвалявшийся Атлантический вал Гитлера.
Эти цифры дают представление о размахе операции "Оверлорд". Будто город величины Мэдисона, Висконсина или Батон-Ружа, что в Луизиане, или же почти любой столицы штата в США был поднят — машины, здания, люди, все — и передвинут на шестьдесят — сто миль в одну ночь при решительном сопротивлении. Ничего подобного мир еще не видел и не увидит.
Следующие несколько дней ушли на закрепление успехов. Ни в одном месте фронта первоначальные цели не были достигнуты ни в день "Д", ни в любой последующий, но союзники сохраняли инициативу, оказывая на немцев давление по всему фронту. К концу первой недели вторжения силы Эйзенхауэра уверенно захватили плацдарм от восьми до двенадцати миль в глубину и шестьдесят миль по фронту. Эйзенхауэр был занят тем, что устраивал пресс-конференции, отвечал на поздравительные послания, общался с де Голлем, говорил с Черчиллем, собирал и анализировал поступающую информацию и требовал от своих подчиненных удвоить усилия. Он сместил командира дивизии, который не выдержал испытания боем.
10 июня Маршалл, Арнольд и Кинг прибыли в Лондон якобы на заседание ОКНШ, а на самом деле, чтобы увидеть великое вторжение собственными глазами. 12 июня Эйзенхауэр, Маршалл, Кинг, Арнольд и члены их штабов на эсминце переправились через Ла Манш и высадились в Жуно, Они позавтракали армейским рационом и обсудили последние операции с несколькими командирами корпусов и дивизий. Маршалл похвалил Эйзенхауэра, но, что характерно, не в лицо. "Эйзенхауэр и его штаб спокойны и уверенны, — писал начальник штаба Рузвельту, — они выполняют задачу невероятного размаха с похвальной эффективностью"*38.
Поездка в Жуно символизировала успех операции "Оверлорд". Если такое количество военных шишек может безопасно приплыть во Францию, следовательно, плацдарм захвачен основательно. У союзников уже было задействовано более десяти дивизий, и каждый день прибывали новые части. Проблемы оставались, но великое вторжение началось.
Рискованная игра Эйзенхауэра с погодой оправдывалась. То, что Черчилль справедливо назвал "самой трудной и сложной операцией в истории", возвратило союзников на континент.
Айк переживал не только великое событие, но и семейное торжество. 9 июня он послал Мейми и Джону телетайпограмму в Уэст-Пойнт: "Из-за планировавшейся операции я не имел возможности быть с тобой и Джоном [на выпускных торжествах]... но я думал о вас и надеюсь, что вы хорошо провели время..." А потом Маршалл сказал ему, что он предпринял меры, чтобы лейтенант Эйзенхауэр смог провести двухнедельный выпускной отпуск вместе с отцом. Айк расцвел от счастья. "Как я хочу увидеть Джонни. Странно — он уже армейский офицер ! Я лопаюсь от гордости!" 13 июня, ожидая приезда сына с часу на час, он писал Мейми: "Я взволнован, как невеста!"*39
Джон, приехав 13 июня ближе к вечеру, вошел в кабинет отца, обнял его и поцеловал в щеку. "Айк весь ушел в улыбку"*40, — вспоминала Кей. Она отвезла их в Телеграфный коттедж, где они проговорили почти всю ночь. Джон не видел отца с 1942 года, и его поразило, как много людей в окружении Айка занимаются только тем, что выполняют его желания. Водители, повара, помощники, денщики — Джон не вполне осознавал значимость своего отца, пока не увидел, как много людей суетятся вокруг и делают то, что указывает Айк. В последующие дни еще большее впечатление на Джона произвела та легкость, с какой его отец общался с самыми знаменитыми и могущественными людьми мира, и то внимание, которое уделяет пресса каждому его шагу.
Айку нравилось производить впечатление на сына, но он не любил официоза. Он писал другу: "Когда закончится война, я найду самую глухую дыру в Соединенных Штатах, заберусь в нее и засыплю ее за собой"*41. Джон привез ему письмо от Мейми, касавшееся как раз публичных дел — голливудская фирма предложила Эйзенхауэру большую сумму за право снять о нем биографический фильм. Мейми писала, что, по ее мнению, эти деньги следует принять.
Айк ответил: "Я могу понять твои чувства... но мои собственные убеждения не позволяют мне извлекать деньги из того общественного положения, которое я получил в результате доверия людей! Я сам этого не сделаю и другим не позволю. А потом, мы в этом и не нуждаемся — как здорово быть бедными!"*42