Эйзенхауэр не мог стерпеть, что его назвали лжецом. Он начал так рьяно протестовать, что вскоре поставил себя под угрозу отчисления за неподчинение приказам. Именно в этот момент в аудиторию вошел старший офицер с кафедры математики. Он поинтересовался причиной шума, попросил Эйзенхауэра еще раз привести свое решение, а затем признал это решение более совершенным, чем употреблявшееся ранее, и приказал включить его в руководство кафедры по математике*15.
Эйзенхауэр был спасен, но по чистой случайности, потому что столь благосклонное внимание властей к курсантам было делом совершенно необычным в Уэст-Пойнте. В большинстве случаев спор с преподавателем и введение новых решений для привычных задач ни к чему хорошему привести не могли. Занятия по английской филологии всегда ограничивались изложениями, а настоящего изучения литературы не было; история сводилась к фактам, анализом никто не занимался. В чести было механическое запоминание, в котором Эйзенхауэр был достаточно силен, он без особых усилий оставался среди лучших учеников своего курса. Особенно ему давался английский; пока остальные бились над темой, он сдавал свое сочинение на полчаса раньше оговоренного срока. Главным требованием к сочинениям в Уэст-Пойнте было логическое изложение фактов. В конце первого курса, когда его группа с оценки 265 скатилась до 212, он стоял десятым по английскому в академии.
По другим предметам Эйзенхауэр довольствовался средними оценками. Он предпочитал дружить, а не конкурировать со своими сокурсниками. Большинство из них были похожи на Айка — белые, из сельских районов или небольших городков, выходцы из среднего класса, способные и физически крепкие. Курс Эйзенхауэра стал впоследствии самым известным в истории Уэст-Пойнта, его стали называть "обсыпанным генеральскими звездами". В 1915 году вместе с ним академию окончили сто шестьдесят четыре человека. Пятьдесят девять из них дослужились до звания бригадного генерала и выше, трое — до звания четырехзвездного генерала, а двое — до генерала армии. Среди них были Вернон Причард, Джордж Стритмейер, Чарлз Райдер, Стаффорд Ирвин, Джозеф Макнарни, Джеймс Ван Флит, Хьюберт Хармон и Омар Брэдли, с которым Эйзенхауэра связывала тесная дружба и о котором он писал в выпуске "Хауитцера" за 1915 год: "Самое яркое качество Брэда — это то, что он "всегда там, где нужен", и если он продолжит в том же духе, в будущем каждый из нас будет похваляться, что «учился с генералом Брэдли на одном курсе»"*16.
Уэст-пойнтская система работала так, чтобы выявлять и ломать бунтарей, причем, как правило, успешно, — Эдгар Аллан По, бывший здесь курсантом в 1830 году, ненавидел "проклятое место" и, не протянув и года, просто ушел из академии. Люди не столь радикальные, как По, пытались нарушать правила, принимая наказания с большей или меньшей бесшабашностью. Эйзенхауэр был именно таким. Его курсантские проделки, о которых он с удовольствием рассказывал в преклонные годы, были типичными для многих поколений слушателей, сумевших приспособиться к Уэст-Пойнту, не теряя своей индивидуальности.
Курение было строго запрещено. "По этой причине, — вспоминал Эйзенхауэр, — я начал курить". Он курил табак "Булл Дарем", из которого надо было самому скручивать сигареты. Сосед по общежитию не одобрял этой привычки, другие выражали беспокойство, но Эйзенхауэр продолжал курить. Когда его ловил офицер, он стойко выполнял штрафную муштру или терпел домашний арест. И все же продолжал курить*17.
Это был далеко не единственный его акт непослушания. Он не хотел или не мог поддерживать в своей комнате требуемую чистоту, часто опаздывал на построения или развод дежурных, нередко одевался не по форме. За все эти и другие прегрешения он платил взысканиями, которые сказались на результатах. Из ста шестидесяти четырех курсантов своего выпуска он оказался сто двадцать пятым по дисциплине. Его это мало волновало; позднее он признавался, что "в то время недолюбливал курсантов, которые постоянно боялись взысканий или низких оценок". Во время второй мировой войны, услышав, что кто-то из его однокашников получил звание генерала, удивленно воскликнул: "Боже, он же всегда боялся нарушить распоряжение!"*18