ВОССТАВШИЙ НАРОД
Детство — такая пора жизни, от которой у каждого в душе тянется пусть и слабенький, но светлый лучик. Екаб очень любил яблоки, их аромат, и особенно тонкий запах «белого налива», которые мать раскладывала в сундуке между рядами белья…
Вспоминал позже: «С восьми лет должен был искать себе пропитание и стал пасти скот у соседей-хуторян». Философия жизни была в деревне проста: если нет своей скотины — иди нанимайся к хозяевам. Родители Петерса явились на свет батраками, ими же и оставались.
Екаб учился в министерском училище; звучит громко, а на самом деле — двухклассная школа в волости. Учеба растянулась на четыре года. Все из-за той же жестокой необходимости заработать хотя бы кусок хлеба: есть ведь хотелось каждый день.
Три года он батрачил в баронских имениях. Осознанный мир юноши раздвинулся и расширился: Екабу стали близки, он пытался постичь до того совсем неведомые понятия, к которым тянулись все обездоленные, — добро, справедливость, честь… «Уже в школе я стал интересоваться борьбой против помещиков, но никакого представления о социалистах и социал-демократии у меня не было» — его слова о том времени.
Парни из Курземе[5] тянулись в Либаву (ныне Лиепая): город хоть небольшой, но в нем была другая жизнь. Не слаще, может быть, даже порой горше доли батрацкой, но там могла отыскаться работа на фабриках и в мастерских, которые к тому времени в городе быстро росли и расширялись. Многие становились моряками, плавали в далекие земли, в необычную жизнь… Екаб не стал моряком: «С переездом в Либаву в 1904 году я встретил бывших школьных товарищей, которые уже состояли в (революционных. — В. Ш.) организациях, и в мае я вступил в кружок Латышской социал-демократии[6] в гавани, где я работал на элеваторе».
Революционная социал-демократия в Либаве жила достойной жизнью. Разумеется, глубоко скрытой. Действовали такие известные подполью личности, как Я. Лютер-Бобис, Я. Ленцманис; целая семья Янсонов — Ян Янсон-Браун (в Англии к нему в Борнмут ездил Екаб), его дети — Карл и Анна: брат был моряком, сестра — работницей, перепрятывала революционную литературу, листовки. Легендой было бесстрашие Хр. Салниня («Гришки»), не боявшегося ни жандармов, ни шпиков. Организация была связана с П. Стучкой, Я. Райнисом, сосланными в глубины России, с Фр. Розинем-Азисом, Э. Ролавым, вынужденными выехать в эмиграцию. В Латвии к тому времени изучали Плеханова, знали имя Ленина, читали его работы и ленинскую «Искру».
Не сразу молодой социал-демократ Екаб Петерс был приобщен к наиболее значимым звеньям дела. В течение 1904 года «посещал лишь кружки и был на одном массовом собрании», — вспоминал он.
Выбор, однако, был сделан.
«В 1905 году я перешел работать на маслобойный завод и попал в кружок, который возглавлял товарищ Лук. Здесь моя работа уже стала гораздо более активной. Назревала революция; надо было часто ездить в деревню вместе с пропагандистами, на самом заводе распространять листовки, собирать средства в помощь арестованным».
Екаб делал рядовую работу. Но в революции не было мелочей, малое соединялось в великое, что, совершившись, изменило бы судьбу народа.
Весь 1905 год в Латвии одна забастовка сменяла другую, бурлили демонстрации, часто сливаясь в общее, грозное движение, происходили вооруженные столкновения; горели подожженные помещичьи имения. Латвия в революционной России становилась все более значимой в борьбе за подрыв власти царизма и его вернейшей опоры в Прибалтике — немецких помещиков-баронов.
Царский генерал-губернатор не остается в долгу: в Латвии вводится осадное положение. Развязываются руки карателям, отрядам «помещичьей самообороны», то есть бандам, нанятым баронами для спасения своих шкур и имущества. Эти дни жестоких расправ навсегда врежутся в память Екаба, останутся как осколки в теле, которые нельзя извлечь… В имении Награнден родного Петерсу Газенпотского уезда[7] граф Кайзерлинг привязал к седлу батрака Розе и, пустив лошадь полным карьером, таскал его за собой и стегал нагайкой до тех пор, пока не забил до смерти. Тело батрака помещик подвесил на дубе у большой дороги для устрашения возмущенной бедноты. Не было ни одной волости в Латвии, где расправа баронов Кайзерлингов, Бредрихов и им подобных не вылилась бы в расстрелы и расправы над сотнями и сотнями революционно настроенных батраков и их семьями.
Потому и стали появляться отряды «лесных братьев»: молодые отчаянные парни собирались в лесах, брались за оружие. Их справедливый гнев укреплял волю, стремление к отпору контрреволюции. Народ полюбил «лесных братьев», подвозил им продукты, осенью и зимой собирал для них теплые вещи, переправлял их в лесные чащобы. Партия наставляла и руководила.