В числе лучших был и Абдулла Кадыров — верный и смелый чекист, умело выполнивший опасное задание — проникнуть в штаб заговора.
Руководители заговорщиков были арестованы 13 мая, когда собрались на свое последнее нелегальное совещание. Одновременно были обезврежены другие мятежники, и захвачено спрятанное оружие.
…Партийные и советские работники, чекисты, присланные на работу в Ташкент, вселялись в дом, более или менее сносный по виду, он раньше принадлежал какому-то купцу, бежавшему к басмачам. У входа стоял часовой — время было неспокойное. А в остальном жили простой коммуной. В просторной прихожей была свалена гора яблок, душистый запах их разносился по дому. Яблоки считались «ничейными», их брали все, как положено в коммуне.
В то утро Петерс в комнате рядом с кухней стирал свои чулки и портянки. Дверь открылась, заглянула женщина в какой-то невообразимой шапке, в татарских сапогах. Он ее не сразу узнал. Это была вездесущая представительница американской журналистики, не смущавшаяся своей нелепой одежды и чувствовавшая себя в России свободно, Луиза Брайант. Петерс живо вытер мокрые руки. Они поздоровались.
Если бы Луиза увидела первую леди Белого дома за штопкой своих кружевных платьев, удивилась бы менее. А здесь советский шеф за стиркой! Петерс ответил просто: «Это у меня старая привычка, от фронта и работы в Москве. Рубашки мне стирает жена; чулки, портянки — я сам. Мужчина к женщине должен относиться с достоинством» — и добавил еще что-то о любви.
Удивляться скорее, однако, можно было не Петерсу, а самой Луизе. Как она могла оказаться здесь, в такой дали, — почти край света! Петерс знал обстановку и не мог поверить, чтобы Наркоминдел разрешил поездку в Среднюю Азию иностранному корреспонденту, да еще женщине.
Действительно, после того, как Наркоминдел наотрез отказался дать разрешение Брайант на эту далекую и по тем временам очень опасную поездку, Луиза попросилась на прием к Ленину. День был мрачный — один из длинных дней зажатой блокадой страны. Ленин, к ее удивлению, выглядел свежим. Он поднял глаза на посетительницу, оторвавшись от работы.
Из американских корреспондентов, пожалуй, больше всех ему симпатизировала Луиза Брайант, хотя он не всегда с ней соглашался. В ней был огонек искренности, непредвзятости. Он хорошо понимал также, что эта женщина вынесла на себе, пожалуй, самое тяжкое: она потеряла в России мужа, Джона Рида, которого так мучительно любила, — этого сильного в устремлениях человека. Она бы могла его спасти, если бы они заранее уехали из России. Но они остались.
Ленин улыбнулся, увидев Луизу.
— Приятно слышать, — сказал он, — что в России есть-таки человек, у которого достаточно сил, чтобы окунуться в исследования неизвестного. Вас там могут убить, но, во всяком случае, поездка эта на всю жизнь останется для вас самым ярким воспоминанием. Стоит рискнуть.
Он, вопреки мнению Наркоминдела, разрешил выписать Брайант удостоверение, согласно которому она могла садиться в любой поезд, получить место в любой государственной гостинице. Подписывая документ, Ленин в одном месте чуть приостановился: «Удостоверение, что подательница — тов. Луиза Брайант (Louise Bryant) — американская коммунистка…» Ему было известно, что Брайант не состояла официально в Коммунистической партии США, но открыто симпатизировала ей. Ленин быстро, размашисто подписал удостоверение. Он позаботился и о двух сопровождающих красноармейцах и пожелал Луизе благополучия в пути и много впечатлений.
Теперь она дышала воздухом киргизских степей (так тогда называли Среднюю Азию) и, как никогда, чувствовала неохватность России. И пусть Ташкент был городом из мазанок, нагромождением домов из глины, замешанной на соломе и моче верблюдов, и пусть здесь двигались темные фигурки женщин с закрытыми лицами, а у арыков в пыли узких улиц копошились болезненные дети. Это все же была Россия, в огне революции и (как думала Луиза Брайант) верно ищущая свое будущее… Вокруг миллионы измученных людей, но они полны странного энтузиазма, беззаветной веры в избранный путь.
Брайант сразу взялась за дело. Когда она услышала от Петерса о жене, стирающей ему рубахи, то в душе несказанно обрадовалась — какие сюжеты преподносит ей Россия: Мэй и Джейк снова вместе! Вместе со своей дочерью, встречи с которой он всегда так жаждал! Луиза дома не скрывала свои феминистские взгляды: из-за этого она даже не взяла фамилию Рида, выйдя за него замуж. Но после смерти Джона ей все больше нравились счастливые пары, она тепло улыбалась детям. Спросила осторожно Екаба: