Осенью 1805 года в Троицкое, по приглашению Дашковой приехала и старшая Вильмот (Екатерина), выдержки из интересных писем которой мы приводили выше. Но сплетня скоро отравила пребывание англичанок в доме Дашковой. Она касалась Мэри, имевшей будто бы виды как на состояние княгини, так и на ее сына, не жившего со своей женой. Но так как задуманный план (развод князя с женой и женитьба на англичанке) был отвергнут, то, по этим сплетням, мисс Вильмот и произвела разрыв между матерью и сыном. Был пущен даже слух, что сестры Вильмот – лица, опасные для государства, и что за ними нужно зорко следить.
Мэри Вильмот была в очень неловком и ложном положении; но ей жаль было старухи, и она, сначала предполагая уехать в Англию, решилась остаться в России. Мэри упрашивала Дашкову примириться с дочерью и сыном, но та ни за что не хотела согласиться на это. У княгини были свои понятия о “долге”, которым она неизменно следовала. Дети, живя в одном городе с матерью, однако, не виделись с нею. Но то, что не примирялось в жизни, примирила смерть. В начале января 1807 года Дашкова узнала, что Павел Михайлович лежит в горячке и что положение его в высшей степени опасно. Но матери уже не суждено было видеть сына: он умер без нее, живя в одном городе с ней! Любимый брат Дашковой – Александр Романович – умер еще ранее, в конце 1805 года. Смерть сына тем более должна была подействовать на мать, что привела к окончательному разрыву ее с дочерью.
Князь Дашков, получивший столь блестящее образование, был красавцем в молодости: он привлекал взоры огромной толпы, собравшейся на пышном празднике Потемкина в Таврическом дворце. Павел Михайлович танцевал в паре с молоденькой княжной Барятинской, впервые появившейся тогда в обществе и удивлявшей всех красотой и грацией. Но князь уже вскоре, кажется, предаваясь неумеренно житейским удовольствиям, растерял свое образование и красоту. Его очень любило московское дворянство и два раза выбирало своим губернским предводителем.
Печаль гордой княгини должна была еще более усилиться оттого, что со смертью сына у нее была отнята надежда на продолжение мужского потомства: род князей Дашковых пресекся... Как известно, по просьбе княгини, фамилия Дашковых перешла, вместе со многими родовыми богатствами, к племяннику Екатерины Романовны – графу И. И. Воронцову.
Смерть сына примирила свекровь с невесткой, которая вскоре прибыла в Троицкое. Старая и молодая Дашковы встретились трогательно: обнимаясь, они рыдали... Свекровь постаралась обеспечить будущность невестки. Но простушка вдова, старавшаяся чрезмерной внимательностью понравиться свекрови, не могла удовлетворить тонкой натуры Дашковой, и все симпатии последней были на стороне чуткой и образованной Мэри Вильмот. Любовь свою и нежность к этой девушке она проявляла в целом ряде действий. Она устраивала для нее праздники, прогулки, дарила ей очень ценные вещи, между прочим и тот знаменитый веер, который когда-то подарила Дашковой покойная Екатерина II, будучи еще великой княгиней. Дашкова постаралась обеспечить мисс Вильмот и более прочным образом, переведя на ее имя в Англию 5 тысяч фунтов стерлингов, а это было все-таки довольно большой жертвой для расчетливой княгини, несмотря на ее богатство. Она, кроме того, поручала свою гостью вниманию императрицы Марии Федоровны.
Старшая мисс Вильмот, скучая по Англии, уехала от Дашковой в 1807 году и увезла с собой копию мемуаров княгини. Младшая сестра тоже томилась по родине, но не хотела покинуть старого друга, испытавшего столько утрат и заметно уже приближавшегося к закату. Но вскоре между Россией и Англией была объявлена война, и англичане спешили брать паспорта и выезжать на родину. Однако мисс Мэри могла окончательно распроститься с Троицким и его обитателями не ранее осени 1808 года, и то с разными приключениями и осложнениями; но непременно обещала свидеться со своей “русской матерью” (как она звала княгиню), лишь только мир будет заключен. Однако им уже не суждено было больше свидеться.
Переписка с уехавшим другом стала единственной отрадой покинутой старухи. “Что мне сказать, милое мое дитя, – пишет княгиня осенью 1809 года, – чтоб не огорчить вас? Я тоскую, очень тоскую; слезы текут ручьем, и время никак не может помирить меня с мыслью о вашем отсутствии. Я стараюсь рассеять себя: построила мост, насажала несколько сот деревьев и кустов в своем саду; но все это только на минуту развлекает мои мысли, и я снова начинаю грустить”. “И как все переменилось в Троицком! – пишет она спустя несколько дней. – Театр закрыт, и после вас не было ни одного представления; фортепьяно молчит, и даже сенные девушки перестали петь песни. Все жалеет о вас и все сочувствует моему унынию. Но к чему я говорю об этом? Вы окружены родными, которых любите и которые вас обожают; ваши дни исполнены радостей... Пусть мне одной суждено страдать! Зная, что вы счастливы, я не хочу жаловаться”...
Кроткой, трогательной грустью веет от этих страниц... В них вылилась вся жажда тихой, сердечной привязанности, вся тоска старческого одиночества! Впереди уже нет радостей и интересов – они в прошлом; в будущем – безнадежная тоска и...могила!
Последнее письмо к “милой Мэри” было написано Дашковой за два месяца до ее кончины дрожащей рукой. Оно оканчивалось трогательными словами: “Прощай, мое милое дитя! Да будет над вами благословение Господне!”
Княгиня еще ранее, в ожидании кончины, сделала распоряжения, которые и тут указывали на ее деловитость. Она привела в порядок свой естественный кабинет, собранный большей частью во время путешествий по Европе, и подарила его Московскому университету. На память о себе она отправила многим лицам разные вещи, – несколько редкостей императору и двум императрицам, от которых получила дружеские письма. В ожидании смерти она составила и свое духовное завещание, в котором предусмотрела много практических вопросов. Так, в письме к душеприказчикам она просила на погребение пригласить только двух священников с духовником. “Дать им по усмотрению, но не более 200 руб. всем, а тело погребсти в Троицком”. Указанным в духовной “девкам”, служившим при ней, княгиня давала отпускные “вечно на волю” и с награждением годовым жалованьем. Дочь свою Щербинину она лишила наследства, назначив ей лишь ежегодные, довольно скромные денежные выдачи. “А как по запальчивости нрава дочери моей Настасьи Михайловны Щербининой, – откровенно объяснялось в завещании, – изъявлявшей противу меня не только непочтение, но и позволявшей себе наносить мне в течение нескольких месяцев огорчения и досады, – то я от всего движимого и недвижимого имения моего ее отрешаю!”
В декабре Дашкова, уже больная и слабая, переехала в Москву. 4 января 1810 года она скончалась и похоронена в церкви села Троицкого. Ее мемуары, с приложением писем Екатерины II, были изданы (по-английски) в 1840 году в Лондоне мистрисс Бредфорд, – бывшей мисс Вильмот, – верным и непоколебимым другом покойной. Может быть, эта стойкость в высокой оценке Дашковой со стороны такой симпатичной и прекрасной особы, как издательница мемуаров, является доказательством нравственной и умственной силы княгини, а также и мягких сторон ее личности, которые ускользали от других наблюдателей.
Во всяком случае, образ княгини отмечен печатью несомненного ума и жаждой более возвышенных наслаждений, которая является обыкновенно уделом только избранных натур.
Источники
Главными пособиями при составлении этого очерка служили, кроме “Архива князя Воронцова” (том V, XXI и др.), статьи:
1. Д. Иловайского “Екатерина Романовна Дашкова” (“Отечественные записки”, 1859 г.).
2. “Княгиня Е. Р. Дашкова” В.И. Семевского (“Русская старина”, 1874 г.).
3. “Литературные труды княгини Дашковой” Афанасьева (“Отечественные записки”, 1860 г.).
Кроме того, приходилось пользоваться и позднейшими сведениями, как из отдельных изданий, так и из заметок и статей, помещенных в исторических журналах.