Екатерина признавала ум Дашковой, но также подчеркивала, что на нее нельзя положиться из-за ее огромного тщеславия и ненадежности натуры. Императрица должна была утвердить свой авторитет и продемонстрировать всем, что завоевала трон собственными усилиями, а не была посажена другими. Она повторяла в своих мемуарах, что Дашковой нельзя доверять и что она «никогда не называла княгине Орловых, чтобы отнюдь не рисковать их именами; большое рвение княгини и ее молодость заставляли опасаться, чтобы в толпе ее знакомых не нашелся кто-нибудь, кто неожиданно не выдал бы дела»[189]. Следовательно, Екатерина представила участие Дашковой как побочное и случайное, и эти резкие суждения сильно отличались от лести, содержавшейся в ее ранних письмах к Дашковой.
Дашкова признавала, что характеристики, данные Екатериной, были особенно оскорбительны, и даже сорок лет спустя она с трудом верила, что Екатерина могла нарисовать в такой степени искаженную картину ее вклада в триумф императрицы: «Есть один очерк, нарисованный, как говорят, рукой самой императрицы; по восшествии на престол, она писала Польскому королю и, говоря об этом событии, уверяла его, что мое участие в этом деле было ничтожно, что я, на самом деле, не больше, как честолюбивая дура. Я не верю ни одному слову в этом отзыве; за всем тем удивляюсь, каким образом умная Екатерина могла так говорить о бедной ея подданной, и говорить в ту самую минуту, когда я засвидетельствовала ей безграничную преданность и ради ея рисковала головой перед эшафотом»[190].
Не могла Дашкова и поверить, что Екатерина определила ее как непостоянную и ненадежную молодую женщину в письме Фридриху II, императору Пруссии, который, в свою очередь, назвал ее «тщеславной мухой» (la mouche vaniteuse)[191]. «Говорят также, — писала Дашкова, — что императрица выставила меня Немецкому императору, как самую капризную женщину. И этому не верю, потому что Екатерина коротко знала меня и могла видеть, что ничего не может быть противоположней этого свойства моему действительному характеру»[192]. Вопреки протестам Дашковой Екатерина действительно написала это письмо, отразившее ревность и личную враждебность бывшей подруги.
В ответ на преуменьшение ее вклада и повторявшуюся клевету Дашкова, в свою очередь, значительно приуменьшила значение всех участников переворота, кроме себя самой. В результате историки единодушно раскритиковали ее за раздувание и излишнее акцентирование своих действий, когда в «Записках» она представила только свою точку зрения в попытке восстановить репутацию. Члены ее семьи, однако, никогда не сомневались в значении ее подвигов в ту ночь, в особенности из-за того разрушительного влияния, которое они оказали на их жизнь. Так, 21 августа 1762 года Михаил Воронцов писал племяннику Александру, что Дашкова «имела большое участие в благополучном восшествии на престол всемилостивейшей нашей государыни»[193]. Другие также защищали интерпретацию Дашковой и комментировали степень ее участия. Британский посол Роберт Кейт писал: «Ясно, что она внесла принципиальный вклад в планирование и осуществление заговора с начала до его конца»[194]. На самом деле, хотя Дашкова и не занималась непосредственной организацией переворота, ее роль тем не менее была центральной и братья Орловы не могли бы действовать без ее помощи и руководства. Дашкова лично знала многих заговорщиков, поскольку офицеры гвардии, а также Никита Панин, встречались и обсуждали грядущее восстание в ее доме.
Опасения сменили доверие, и никогда больше Дашкова и Екатерина не верили друг другу полностью. Поступки Дашковой, а особенно ее нескрываемые амбиции, вызывали недовольство Екатерины. Понимание императрицей решимости и политических планов Дашковой навсегда лишило последнюю малейшей возможности быть назначенной на какой-либо высокий и влиятельный пост во власти. Дашкова была разочарована попытками Екатерины приуменьшить ее влияние и порой не одобряла политику придворных императрицы. Она часто бывала в немилости и пререкалась с Екатериной, а возвращение Михаила Дашкова из поездки в Константинополь еще более обострило отношения между двумя женщинами, усилив чувства ревности и подозрительности, особенно после того как Дашкова с мужем переехали в квартиру, предоставленную им во дворце. В противоположность жене Михаил превосходно ладил с Екатериной. Они регулярно обедали с императрицей и участвовали в ее вечерних развлечениях. Обычно развлечения проходили по установленному расписанию: в воскресенье — бал во дворце; в понедельник — французская комедия; во вторник — отдых; в среду — русская комедия; в четверг — трагедия или опера. Часто публику приглашали прийти в театр в масках, так что после представления все могли сразу отправиться на маскарад.