(Интересно, в роли какого комбайнера Екатерина Алексеевна, пылая жаждой мести, представила себе в этот момент всенародного любимца…)
— Конечно, конечно… А как же… — промямлил директор «Мосфильма».
Опять повисла пауза. Стриженов воспользовался ею, встал и сказал всем присутствующим:
— Не смею больше вас задерживать.
Фурцева в своей жизни еще и не такое перетерпела. Она встала и как ни в чем не бывало протянула Стриженову руку. Олег Александрович пожал ее, перед выходом из кабинета развернулся и бросил фразу:
— Общее до свидания!
После его ухода повисла большая финальная пауза из гоголевского «Ревизора». Директор картины «Война и мир» Николай Александрович Иванов рассказывал впоследствии, что Фурцева звонила Стриженову «при них — при всем застолье. И когда повесила трубку, чуть ли не брезгливо произнесла:
— Какой же это князь, если спит до часу дня.
— Вот и спит, стало быть, — ответил Сергей Аполлинариевич Герасимов, — оттого, что князь»[628].
Как бы то ни было, эпопея «Война и мир» с триумфом прошла на Каннском кинофестивале, на котором делегацию нашей страны по традиции возглавляла Екатерина Алексеевна. Это был подлинный триумф советского кино, который просто не состоялся бы, не приложи (и не единожды!) к нему свою руку министр культуры СССР.
В 1963 году Фурцеву формально избавили от необходимости решать вопросы с деятелями отечественного кино. Выступая 14 ноября 1963 года на отчетно-выборном партсобрании Министерства культуры СССР, Екатерина Алексеевна с оптимизмом доложила товарищам:
— Мы сейчас вносим предложения в ЦК. Мы будем ставить вопрос о передаче нам нескольких центральных учреждений: института Репина, Института Сурикова, Консерватории, Библиотеки имени Ленина, ГИТИСа. Мы вносим предложение о создании производственного управления по грампластинкам, производственного управления по производству инструментов всех видов. Это дело тоже сейчас без руля и без ветрил. Так что у нас много возможностей для работы. От нас отошла кинематографическая деятельность, сейчас отходит издательская деятельность. Но я думаю, что у нас остается так много, такой большой объем работы, что только [бы] нам с вами справиться со всем тем, что нам положено: потребуется много сил и усилий[629].
Н. П. Фирюбин (второй слева) и Е. А. Фурцева (третья слева) беседуют с участниками 3-го Международного кинофестиваля. 1963 г. [ЦГА Москвы]
Однако и после создания Государственного комитета СССР по кинематографии Фурцевой много приходилось заниматься проблемами кино, участвуя в разрешении больших и малых конфликтов, подчас полуанекдотических. Один из них связан с выходом фильма «Кавказская пленница», где Владимир Этуш сыграл роль Саахова. Буквально перед съёмками выяснилось, что в Минкульте работал сотрудник с такой же фамилией. Когда ее заменили на «Сааков», обнаружилось, что некий Сааков есть среди чиновников киностудии «Мосфильм». Поиски «политкорректной» фамилии завершились в кабинете Фурцевой, которая, по словам Якова Костюковского, потребовала прекратить разыскания: «А если бы его назвали Ивановым? У нас в Минкульте — 180 Ивановых! И что теперь? Дурака нельзя называть Ивановым? Оставить как есть!»[630] По другой версии, ленту требовали переозвучить перед самым запуском в прокат, поскольку парторгом киностудии «Мосфильм» трудился товарищ Саков. По воспоминаниям Юрия Никулина, Екатерина Алексеевна схватила телефонную трубку (именно схватила — по-фурцевски!), связалась с директором студии:
— Это что за идиотство?
— Что вы, что вы, никто и не ставил так вопрос, видимо, какое-то недоразумение, фильм уже готов и скоро выйдет на экраны[631].
4-й Международный кинофестиваль. Слева направо: Т. Ф. Макарова, Софи Лорен, С. А. Герасимов, Е. А. Фурцева, Марина Влади, Роман Кармен. 1963 г. [ЦГА Москвы]
В целом исторически кратковременное руководство кинематографом Екатериной Алексеевной оставило хорошее послевкусие у деятелей советского кино. Маститый партийный историк и киносценарист Владлен Терентьевич Логинов рассказал автору этой книги, что о Фурцевой хорошо отзывалось большинство видных режиссеров той эпохи, включая Михаила Ильича Ромма и Сергея Иосифовича Юткевича, признававших:
— Она была на своем месте.
Не исключено, что на позднейшую оценку повлиял тот факт, что после изъятия кино из Минкульта, в 1965–1968 годах, в кинематографе был, по оценке историка В. Фомина, «учинен настоящий погром — запрещены, изувечены десятки самых интересных сценариев, лучшие фильмы были отправлены на „полку“»[632].
631
632