Однако авторы рецензии рекомендовали не запрещать постановку Плучека административным решением, провести общественное обсуждение спектакля, которое подвело бы «более широкую базу для решения на коллегии Министерства культуры СССР вопроса о дальнейшей судьбе спектакля»[805]. С предопределенным исходом.
Спектакль Екатерина Алексеевна Фурцева похоронила лично. И вдобавок пожурила товарищей по парторганизации:
— …мы не знаем, что у нас делается под носом. Вспомните случай с постановкой «Теркин на том свете». […] это у нас в столице, в Москве, что же делается на периферии, сколько пошлых вещей?[806]
Если с творческой интеллигенцей Екатерина Алексеевна все же искала общий язык, то с представителями партийно-государственного сословия вовсе не церемонилась. Мы уже рассказывали о судьбе Павла Андреевича Тарасова. Начинал он в Нижнем Новгороде актером, однако талантом, несмотря на фактурную внешность, Господь его не наградил, и он пошел по профсоюзной линии. В годы Великой Отечественной войны воевал храбро, в частности сражался на печально знаменитом пятачке под Ленинградом, унесшем жизни тысяч бойцов и командиров Красной армии. Он был чудесным, милым человеком. Огромным, с прекрасными большими глазами[807]. Однако при этом «типичнейшим служакой сталинской школы. Выполнять приказ — и всё. Назвать белое черным или наоборот — как там, наверху скажут». Его перманентный мандраж был, возможно, связан и с тем, что некогда Тарасов работал в центральном партийном аппарате у Дмитрия Трофимовича Шепилова.
Первого апреля 1955 года заместитель заведующего Отделом науки и культуры ЦК КПСС П. Тарасов вместе с заведующим сектором этого отдела В. Ивановым направили в ЦК записку о том, что руководство КПСС, по мнению парторганизаций столицы, недостаточно серьезно наказало за аморалку и злоупотребления служебным положением тогдашнего министра культуры СССР Георгия Федоровича Александрова[808]. Что характерно, на следующий день, 2 апреля, записку аналогичного содержания послала в ЦК КПСС и героиня нашей книги — как первый секретарь Московского горкома партии. Примечательно, что 6 июня Михаил Суслов, ознакомившись с запиской Екатерины Фурцевой, направил ее «тт. Румянцеву, Тарасову» с резолюцией — «Ознакомиться и обратить внимание»[809].
Когда в 1957 году «погорел» (как мы помним, огромную роль в этом сыграла Екатерина Алексеевна Фурцева) Дмитрий Шепилов, вместе с ним «сгорел» и Павел Тарасов. Из ответственного сотрудника аппарата, которому Михаил Андреевич поручал «обратить внимание» на записку «хозяйки столицы», Павел Андреевич превратился в главноответственного за всё в Министерстве культуры СССР.
Надо признать, что у Павла Андреевича были и вполне объективные основания опасаться Фурцевой. Впервые он попал «под раздачу» еще в сентябре 1961 года, будучи начальником Главного управления по делам искусств Министерства культуры РСФСР. На стол Екатерины Алексеевны легла справка о ходе аттестации концертных исполнителей и художественных коллективов. В ней говорилось, что вверенное Павлу Андреевичу управление затянуло сроки проведения аттестации в столице. До начала сентября успели провести только заседания по двум жанрам (инструментальному и физкультурно-акробатическому), а остальные восемь комиссий не заседали ни единого раза. Задержка с проведением аттестации отмечалась и в большинстве [комиссий] РСФСР. В Воронеже, Башкирии и других местностях аттестацию не провели вовсе. Постановление громило Тарасова и его управление. Неудивительно, что Павел Андреевич запомнил пропесочивание на всю оставшуюся жизнь. Как водится, отсутствие должного руководства со стороны Главного управления по делам искусств Министерства культуры РСФСР было отмечено и в подписанном Фурцевой постановлении коллегии Министерства культуры СССР «О ходе аттестации концертных исполнителей и художественных коллективов»[810].
Естественно, когда Павел Андреевич получил назначение в союзное министерство, появление Екатерины Алексеевны на заседаниях коллегии он воспринимал примерно так же, как в известном анекдоте представитель второго эшелона партийно-государственной верхушки вечерний звонок товарища Сталина с трогательным пожеланием доброй ночи.