Аккурат в это время как раз появилась Екатерина Алексеевна и увидела тело. Ей доложили о случившемся. Отдав распоряжения, которые полагается отдавать в подобных случаях, Фурцева, по заявлению Симукова, перешагнув через труп, пошла в залу, где ее ждали.
Так окончил свой жизненный путь наш Павел Андреевич Тарасов — «на своем посту, в последний раз вытянувшись по стойке „смирно!“ во весь свой гигантский рост перед своим министром…»[816].
Фурцева же сказала:
— Идемте обсуждать!..
«Что она ощущала, переступая через мертвого Тарасова? — рассуждал впоследствии Симуков. — Для нее он был работником аппарата, исполнителем ее воли, но не тем, к кому она прислушивалась, чьей поддержки искала»[817].
Руководители сталинской школы оставались верны себе даже в вегетарианские брежневские времена…
Глава 16. Чуть-чуть о женщине
У Екатерины Фурцевой были очень теплые отношения с корифеями МХАТа. Татьяна Доронина рассказывала, как во время обучения в Школе-студии Павел Массальский в экзальтации охарактеризовал Екатерину Фурцеву следующим, весьма лестным образом:
— Катя! Красавица! Вот кто действительно… красавица! И женственна! Ах, как подлинно женственна![818]
Однако при этом «Катя» отнюдь не смотрела на МХАТ и положение в этом театре сквозь «розовые очки». В том числе и обо МХАТе она сказала 1 ноября 1965 года на заседании партсобрания Министерства культуры:
— Во многих драматических и музыкальных театрах на замещены должности главных режиссеров и главных дирижеров. Даже в Москве — МХАТ, Центральный детский театр не имеют главных режиссеров, в других центральных театрах такая проблема может возникнуть не сегодня завтра.
И недвусмысленно добавила:
— Среди творческих работников много лиц пенсионного и предпенсионного возраста. Замена им вовремя не готовится. Зрелые и перезрелые актеры выступают в молодых ролях[819].
Даже Комитет по печати при Совмине не преминул 15 января 1966 года указать в записке для ЦК на тот факт, что театр, заслуживший мировую славу и на протяжении многих десятилетий владевший умами людей во многих странах, работал «с трудом» и нуждался «в поддержке». «Многие люди с болью и тревогой наблюдают за жизнью этого театра, искренне желая, чтобы он быстрее и успешнее преодолел эти трудности, — фарисейски заявлял председатель комитета Николай Михайлов и тут же добивал академический театр в следующей фразе: — Но раздаются голоса и о том, что МХАТ — это музей, что он устарел и не может занять то положение, в котором он был».
В 1968 году Эдвард Радзинский специально написал для Татьяны Дорониной пьесу «Чуть-чуть о женщине». Татьяна Васильевна только что перешла во МХАТ из Большого драматического театра, где у нее было по 30 спектаклей в месяц, она буквально ночевала в театре. Впоследствии, рассказывая о пьесе, Эдвард Станиславович писал: «Есть изречения, которые так любят мужчины: „Женщина — отдых воина“, другое — еще приятнее — великая индульгенция мужского эгоизма: „Всякая женщина счастлива тем счастьем, которое она приносит. Мужчина — только тем счастьем, которое он испытывает“. В этой пьесе был бунт. Бунт Женщины против этих истин»[820].
Доронина должна была сыграть Прекрасную женщину, которая страдала, разочаровывалась, погибала от любви… чтобы воскреснуть и начать все вновь.
Радзинский отдал пьесу во МХАТ, что после эфросовского Ленкома было для него компромиссом. Когда пьесу приняли к постановке, Радзинский вышел из театра абсолютно счастливым человеком. Однако его тут же расстроил один известный в то время драматург, просветивший Эдварда Станиславовича:
— Вы ведь наслышаны о весьма печальных отношениях между нашими прославленными артистами — о некоей сердечной ненависти их друг к другу? […] Думаете, они хотят друг другу неприятностей? Чтобы ключи, допустим, от квартиры потерял? Или дача сгорела? — Улыбнувшись с иезуитской скромностью, собеседник продолжил: — Так вот, мой друг. Пока вы не поймете, что хотят они друг другу только одного… смерти, вы туда не ходите![821]
Постановку доверили Борису Александровичу Львову-Анохину. Однако, с тем чтобы его не съели, назначили руководителя постановки — народного артиста СССР и одного из членов Художественного совета театра Бориса Николаевича Ливанова. Ливанов был гениальным артистом, одним из немногих положительных героев булгаковского «Театрального романа».