Председатель КГБ при Совете Министров СССР Юрий Андропов 10 октября 1970 года направил в ЦК КПСС записку, в которой информировал высший партийный орган о том, что присуждение 8 октября Солженицыну Нобелевской премии заметно оживило активность иностранных корреспондентов в столице СССР и вызвало ряд поздравительных телеграмм и писем в его адрес. Однако «многие» советские деятели культуры считали награждение провокации и обсуждали, как следует реагировать. Наиболее логично высказался Юрий Трифонов:
— Было бы идиотизмом уделять присуждению Солженицыну премии слишком много внимания, и не следует делать из него проблемы номер один.
Примерно о том же заявил и Никита Богословский:
— По-моему, достаточно промолчать или ограничиться строгой информацией по существу вопроса.
Академик Андрей Колмогоров, одобрив факт присуждения премии Александру Солженицыну, поинтересовался: выпустят ли писателя из СССР получить эту премию?
Сам Александр Исаевич, по данным Юрия Владимировича, заявил, что он выедет в Швецию в одном случае: если ему дадут гарантию, что он сможет потом вернуться в Советский Союз[908].
Михаил Суслов, Иван Капитонов и Василий Шауро оставили на записке автографы об ознакомлении[909]. Партийные геронты с принятием решения не спешили.
Александра Солженицына, как и предвидел автор статьи, заставили от премии отказаться. Возмущенный давлением на писателя и друга, Мстислав Ростропович решился на еще один гражданский подвиг. В конце октября 1970 года он передал для опубликования за рубежом открытое письмо в защиту Солженицына (письмо датировано 30-м числом), формально адресованное главным редакторам газет «Правда», «Известия», «Литературная газета» и «Советская культура»[910].
Прежде чем переходить к анализу этого документа, заметим, что для партийного руководства тридцатых годов (для тех, кто был посвящен в происходящее «там») словосочетание «открытое письмо» стойко ассоциировалось с советским невозвращенцем, пожалуй, более известным, чем Рудольф Нуреев и Михаил Барышников, вместе взятые, — старым большевиком Федором Раскольниковым. Федор Федорович не побоялся 17 августа 1939 года опубликовать открытое письмо: «Сталин, Вы объявили меня вне закона. Этим актом Вы уравняли меня в правах — точнее, в бесправии — со всеми советскими гражданами, которые под вашим могуществом живут вне закона. Со своей стороны отвечаю полной взаимностью — возвращаю Вам входной билет в построенное Вами „царство социализма“ и порываю с Вашим режимом».
В своем «открытом письме» Мстислав Ростропович констатировал, что уже давно не было ни для кого секретом: Александр Солженицын большую часть времени жил на его подмосковной даче. Ростропович напомнил, как на его глазах Солженицына исключили из Союза писателей СССР во время его интенсивной работы над «Августом четырнадцатого». И вот теперь Александра Исаевича преследовали за Нобелевскую премию (формулировка награждения — «За нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы»). Ростропович припомнил, что это был третий случай награждения советского писателя Нобелевской премией, причем в двух присуждение премии оценивалось партийным руководством как грязную политическую игру, а в одном (Михаил Александрович Шолохов) в качестве справедливого признания ведущего мирового значения нашей литературы[911].
Разумеется, Мстислав Ростропович не мог знать о том, что осторожный Михаил Шолохов 30 июля 1965 года провел разведку боем, направив письмо первому секретарю ЦК КПСС, «дорогому Леониду Ильичу» Брежневу. Михаил Александрович прямо запросил: как Президиум ЦК КПСС отнесется к тому, «если эта премия будет (вопреки классовым убеждениям шведского комитета) присуждена мне и что мой ЦК мне посоветует?»[912] Что характерно, Брежнев это письмо даже не прочитал. Отдел культуры ЦК дал положительный отзыв, а товарищи из Президиума ЦК, между прочим в отсутствие «дорогого Леонида Ильича» (А. Н. Шелепин, Д. Ф. Устинов, Н. В. Подгорный и Ю. В. Андропов), «согласились с мнением отдела»[913].
М. А. Шолохов и Е. А. Фурцева в группе писателей. 1960 г. [ЦГА Москвы]
Мстислав Леопольдович логично заметил, что если бы в свое время Михаил Шолохов отказался принять премию из рук присудивших ее Борису Пастернаку «по соображениям Холодной войны»[914], он бы понял, что и дальше мы не доверяем объективности и честности шведских академиков. Однако кампания вокруг присуждения Нобелевской премии Александру Солженицыну означает, логично утверждал Мстислав Ростропович, избирательность в принятии или непринятии советским руководством указанной премии.