— Мы могли бы спокойно объясниться, я пойду в ЦК, и всё утрясется, — решила предпринять последнюю попытку примириться Фурцева. — Какие ваши желания?
— Екатерина Алексеевна, ничего теперь не нужно. Ни мне, ни Славе. Я хочу только одного: спокойно и без скандала отсюда уехать.
Здесь Галина Павловна, мягко говоря, слукавила, поскольку Мстислав Ростропович не был бы собою, когда бы не попытался использовать зарубежные связи на случай осложнений.
В дело активно включилось посольство США. Ростроповичу оттуда позвонил секретарь сенатора Эдвард Мур Кеннеди:
— Господин сенатор просил вам передать, что он сегодня был у господина Брежнева. Среди прочих вопросов говорил и о вашей семье, что в Америке очень взволнованы вашей ситуацией. И господин сенатор выразил надежду, что господин Брежнев посодействует вашему отъезду.
«Дорогой Леонид Ильич», при котором началось серьезное сближение с Америкой, менее всего был склонен вступать в дискуссию о звездной чете: слишком мелок с политической точки зрения был вопрос, а общественное мнение Запада было далеко не последним фактором международной политики.
Ростропович выразил по телефону свою благодарность сенатору. Впервые за длительный период у него заблестели глаза.
Через несколько дней Фурцева вызвала Вишневскую и Ростроповича:
— Ну что ж, могу вам сообщить, что вам дано разрешение выехать за границу на два года, вместе с детьми.
Это означало, что отпускают насовсем: они уезжали, не оставляя в СССР заложников.
Министр не удержалась от личной «рекомендации»:
— Кланяйтесь в ножки Леониду Ильичу, ведь он лично принял это решение[938].
Обстановка вокруг Министерства культуры СССР и лично Екатерины Алексеевны Фурцевой продолжала накаляться. Рано или поздно в подобных случаях делаются «оргвыводы».
Глава 21. Личная жизнь министра
Скажем несколько слов о близких друзьях Фурцевой — Надежде Аполлинариевне Казанцевой, Надежде Петровне Ходасевич-Леже (Наде Леже) и Людмиле Георгиевне Зыкиной.
По свидетельству Людмилы Зыкиной, Екатерина Фурцева всегда обращалась к ней на «вы». Более того, она «никого не звала на „ты“[939]. И дело тут явно не в разнице в возрасте. Надя Леже направляла свои письма „Дорогой, Многоуважаемой родной Екатерине Алексеевне“[940] (6 ноября 1970 года) / „Дорогой родной Екатерине Алексеевне“[941] (1 мая 1971 года) и называла Фурцеву на „Вы“. Все три женщины, с которыми Екатерина Алексеевна будет поддерживать дружеские отношения до самой своей смерти, появились у нее уже в Москве, в (не о женщине будет сказано) зрелом возрасте. Отношения строились прежде всего на взаимном уважении и доверии.
Дочь уникальной русской певицы, знаменитой колоратуры Надежды Аполлинариевны Казанцевой, вспоминала впоследствии (2004) о том, что с Екатериной Алексеевной ее маму связывала многолетняя дружба. Они познакомились на Всемирном конгрессе женщин в Копенгагене 1953 года и после конгресса поддерживали приятельские отношения, с годами переросшие „в прочную дружескую привязанность“[942].
— Мама ценила в Екатерине Алексеевне государственный ум, умение оперативно принимать решения, верность данному слову, способность быстро ориентироваться в сложных ситуациях и, конечно, ее любовь к искусству, актерам, часто отзывалась о ней с восхищением, — рассказывала Ирина Александровна. — Нужно сказать, что и Екатерина Алексеевна видела в маме незаурядный талант организатора, доверяла ей, и думаю, что не без ее участия мама объездила весь мир как руководитель гастролей наших артистов в США, Франции, Центральной и Южной Америке, Юго-Восточной Азии, Австралии, на ЭКСПО в Канаде и Японии.
По свидетельству Ирины Казанцевой, в котором непозволительно усомниться, Надежда Казанцева очень поддерживала Екатерину Фурцеву в трудные дни:
— Сколько раз, наскоро соорудив какой-нибудь пирожок и прихватив бутылочку, мчалась она в особняк на Ильинке (в то время — на улице Куйбышева. — С. В.), где помещалось тогда Министерство культуры и где Екатерина Алексеевна засиживалась в своем кабинете до глубокой ночи[943].
Ирина Казанцева привела образец диалога с Надеждой Аполлинариевной того времени:
— Мама, где ты была вечером?
— Да Катя позвонила с работы, домой ехать не хочет, у меня душа изболелась за нее. Ох, плохо всё это кончится!
940
Письма Надежды Ходасевич-Леже к министру культуры СССР Е. А. Фурцевой // Культурологические записки. Вып. 6: Художественная жизнь России 1970-х. М., 2000. С. 321.