Рапорты почетного караула Климент Ефремович действительно мог принимать. Да и сколь-нибудь серьезные переговоры не намечались, поскольку вскоре в Индию должен был пожаловать сам Никита Сергеевич. Советская сторона, зажмурившись, признала Ворошилова формальным главой делегации.
«Тройку» членов Президиума ЦК КПСС сопровождали родственники: Ворошилова — невестка, Фурцеву — дочь.
Как только начальник индийского почетного караула обратился к Ворошилову и повел его вдоль строя, Климент Ефремович позабыл о том, что на самом деле он лишь член рабочей «тройки» членов Президиума ЦК. Он ехал в первой машине, в сопровождении главы Индийского государства, жил в лучших апартаментах президентского дворца — как и его невестка, что вызывало нездоровый блеск в глазах как Фрола Романовича, так и Екатерины Алексеевны[297].
Почести, оказываемые индийцами, весьма импонировали Клименту Ефремовичу, особенно понравились гирлянды из живых цветов, россыпи лепестков роз под ногами…[298]
После завершения командировки Фрол Козлов, докладывая на заседании Президиума ЦК КПСС об итогах поездки в Индию, рассказал о том, как Ворошилов с «претензией о себе»[299] заявил заместителю министра иностранных дел СССР Василию Васильевичу Кузнецову:
— [Меня] должны больше показывать в хронике!
Когда дипломат отказался, Климент Ефремович бросил ему:
— Подхалим![300]
Фурцева и Козлов устроили заседание «узкого состава» Президиума ЦК КПСС, чтобы, как это назвал бы товарищ Сталин, «обуздать» Ворошилова. Конечно, старая любовь не ржавеет, однако прежние платонические чувства Екатерины Алексеевны к Клименту Ефремовичу не помешали ей сказать «руководителю» советской делегации, что он зазнался, стал действовать без оглядки на товарищей по Президиуму ЦК, оторвался от партии и вообще — ведет себя как Троцкий после смерти Ленина. Правда, на фоне критики со стороны Фрола Козлова, руководившего колыбелью революции после «Ленинградского дела», замечания Екатерины Алексеевны выглядели достаточно мягкими. Неизвестно, какими карами египетскими Фрол Романович пригрозил, однако Климент Ефремович сразу же вспомнил старые недобрые времена и обязался взять себя в руки. Впрочем, ни Екатерина Алексеевна, ни Фрол Романович не очень-то ему поверили — и правильно сделали.
Е. А. Фурцева среди членов советской правительственной делегации во время встречи с премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру. 1960 г. [РГАКФД]
«Вогнать» Ворошилова «в колею» (известная фраза Сталина о Троцком из послания Ленину 1918 года) до конца не удалось. Несколькими часами позднее на очередном митинге Ворошилов снова увлекся, вышел из-под контроля и начал действовать без оглядки на товарищей по Президиуму ЦК — к большому удовлетворению индийской стороны и еще большой ревности Козлова с Фурцевой. Местная периодика была наполнена рассказами о легендарном полководце Красной армии, лично сражавшемся с шашкой наголо[301].
В ходе визита состоялось несколько бесед с премьер-министром Индии Джавахаралом Неру. Фрол Козлов, докладывая на заседании Президиума ЦК КПСС 9 февраля об итогах поездки в Индию, не преминул рассказать о том, как Климент Ефремович позволил себе «оборвать беседу» во время одной из встреч с Джавахаралом Неру, и о том, как, не посоветовавшись с товарищами по Президиуму, принял китайского посла[302].
Если второе событие имело серьезный международный резонанс (при Хрущеве отношения с Мао Цзэдуном были сильно испорчены), то в первом случае всё обошлось. Подробности инцидента исчерпывающим образом описал в своих воспоминаниях Виктор Суходрев.
Премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, смотревший на Климента Ворошилова своими «умнющими»[303], по определению не имевшей обыкновения хвалить кого-либо в мемуарах просто так Майи Плисецкой, глазами, прекрасно понимал, что «троица» решать серьезные проблемы не уполномочена, а потому беседу вел очень мягко и без нажима. В процессе разговора Неру затрагивал важные вопросы, зная, что все им сказанное будет доложено Хрущеву[304]. Но когда Неру сказал о том, что в принципе необходимо договориться о поставках оружия, Ворошилов вдруг всполошился. Неизвестно, какая муха его укусила, но Климент Ефремович заявил:
— Ни о каких средствах мы тут говорить не можем! Это только с Никитой Сергеевичем! А мы не можем! Нам нельзя![305]