Предупредить, что их фамилии не включат в список для голосования, Хрущев, по свидетельству Сергея Никитовича, не желая неприятных объяснений, а в случае с Фурцевой — «и ее слез»[343], поручил Козлову. Вышло еще хуже. Козлов то ли действительно замотался в съездовской суете (на наш взгляд, это не про Фрола Романовича), то ли решил нанести удар исподтишка, чтобы «аутсайдеры» не смогли вовремя пробиться к Хрущеву. Так что Аристов, Игнатов, Мухитдинов и Фурцева узнавали о своей судьбе только по мере зачитывания фамилий кандидатов для внесения в избирательный бюллетень. Невключение в состав Президиума ЦК, даже ожидаемое, означало для партийного деятеля крах карьеры (это в хрущевское время, а в сталинское, как все помнили на буквально генетическом уровне, — зачастую начало конца жизненного пути), первый шаг вниз по лестнице.
Е. А. Фурцева на XXIII съезде КПСС беседует с делегатами, в центре — посол СССР в ПНР А. Б. Аристов. 1966 г. [РГАКФД]
Игнатов с Аристовым сумели совладать с собой, а Фурцева с Мухитдиновым, а также муж Фурцевой Фирюбин, избранный на съезде кандидатом в члены ЦК, сорвались и не явились на заключительное заседание съезда, которое состоялось вечером 31 октября[344].
Заметим, что для Николая Фирюбина неявка на заседание верховного органа партии была сродни гражданскому и личному подвигу. Особенно если верить будущему заместителю Фурцевой в Министерстве культуры СССР Василию Кухарскому, утверждавшему, что Фирюбин был человеком мелким и завистливым. Не признавал лидерство супруги, изводил мелочными замечаниями ее и окружающих[345]…
Хрущева неявка товарищей обеспокоила, и он просил помощников узнать, что случилось. По уверениям Сергея Никитовича, те выяснили, что Мухитдинов с вечера сильно перебрал, буянил и еще не пришел в себя. Сам Нурутдин Акрамович утверждал в воспоминаниях иное: он в тот день вызвал врача на дом и получил листок нетрудоспособности с предписанием постельного режима[346]. Будучи опытным аппаратчиком, он и правда перестраховался: вызвал на дом врача, который прописал «больному» строгий постельный режим. После такого известия Никита Хрущев вполне мог обвинить Нурутдина Мухитдинова в троцкизме: дипломатические «болезни» в боевом 1919-м и первой половине двадцатых годов традиционно «изводили» Льва Давидовича Троцкого. Позднее Камил Акмалевич Икрамов, чей отец был реабилитирован по инициативе Нурутдина Мухитдинова, посетил опального деятеля КПСС в Центросоюзе:
— Рад, что вы ушли из «пекла».
— А я жалею, — честно признался Мухитдинов, дружески хлопнув Икрамова по колену[347].
По легенде, которая очень похожа на правду, Никита Хрущев бросил вслед покинувшей съезд Екатерине Алексеевне:
— Дамские капризы! Что вы хотите — климакс! [348]
Сергей Хрущев рассказал, что Никита Сергеевич расценил отсутствие Фурцевой с Мухитдиновым на заключительном заседании как демонстративное неуважение к съезду, чем тут же воспользовался Козлов, предложивший вывести их заодно из ЦК. Хрущев согласился, но переголосовывать результаты выборов в день закрытия съезда счел неудобным и отложил исполнение «приговора» до очередного пленума, намеченного на март 1962 года[349].
По иронии судьбы на первом пленуме ЦК нового созыва Хрущев двинул на ответственные посты Александра Николаевича Шелепина и Владимира Ефимовича Семичастного, будучи абсолютно убежден в их личной преданности. Шелепин уступил свой пост председателя КГБ Семичастному, а сам был переведен в ЦК КПСС секретарем ЦК, курирующим партийные, военные и прочие кадры. Формально за подбор и расстановку кадров, будучи вторым секретарём, отвечал и Козлов, но под ним был еще один секретарь-кадровик, который, формально подчиняясь второму секретарю, регулярно выходил на первого и даже как бы надзирал за вторым. Собственно, этот «опасный тандем» и принял впоследствии участие в свержении «дорогого Никиты Сергеевича». Однако до этого было еще далеко.
Раздел III. У руля отечественной культуры
Глава 1. Дебют на посту министра
Итак, в мае 1960 года Фурцеву сняли с поста секретаря ЦК КПСС и назначили министром культуры СССР. Пост видный в том плане, что Минкульт представлял собой важный идеологический орган в условиях, когда Хрущев дал установку: «Не ссорьте меня с творческой интеллигенцией». Однако по этой же причине расстрельный.