И конечно же, Министерство культуры СССР должно было «взаимодействовать» (на манер лошади с седоком) с партийными инстанциями. Проблема Екатерины Алексеевны Фурцевой как министра состояла в том, что она отныне должна была работать под бдительным взором своих кураторов, в том числе и «холодных», вроде Михаила Андреевича Суслова.
Если считать систему сдержек и противовесов главной чертой демократии, то советскую модель власти следует воспринимать как ее недосягаемую вершину. Огромная многоэтажная иерархия требовала многочисленных согласований по горизонтали, одобрений и утверждений не только снизу вверх, но и сверху вниз. На вопрос о том, почему в нашей стране не было хорошей сатиры (не было ли?), признанный острослов Виктор Борисович Шкловский, не задумываясь, ответил:
— Невозможно рассмешить столько инстанций!
Основные решения принимались в партийных институциях и проводились, как это называлось, «в советском порядке». При этом с двадцатых годов ссылаться на решения партийных органов в советских нормативных актах строго запрещалось. Данный гриф секретности был лишь частично снят в тридцатых годах, когда появились совместные постановления ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР — позднее, соответственно, ЦК КПСС (с 1952 года) и Совета Министров СССР (с 1946 года). Тем не менее реальный механизм принятия руководящих решений оставался до неприличия непрозрачным вплоть до времен горбачевской «гласности»[358].
Первое поручение в должности министра Фурцева получила непосредственно от Хрущева. Небезынтересна предыстория этого дела — довольно долгая, но как нельзя лучше характеризующая театральную жизнь времен «оттепели».
Осенью 1957 года Украинское театральное общество (УТО) обратилось к молодому театральному критику Борису Поюровскому с просьбой организовать группу для оценки спектаклей в разных областях Украины. На правах «свадебного генерала» группу согласился возглавить главный режиссер Театра имени Моссовета народный артист СССР Юрий Александрович Завадский. Поездка оказалась длинной, тяжелой и обстоятельной. В финале тура в Киевском оперном театре устроили объединенное заседание творческих союзов. Вел его лауреат пяти Сталинских премий, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, украинский советский писатель, политический деятель и драматург Александр Евдокимович Корнейчук.
От деятелей театра должен был выступить Завадский, а от композиторов — Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Однако оба они ушли, так и не дождавшись окончания действа — вопреки уговорам Бориса Михайловича. Прославленных деятелей искусства доконали выступления по бумажкам, написанные по единому шаблону: краткая историческая справка о притеснениях украинской культуры царской цензурой; революционный перелом; беспощадная борьба с формализмом и национализмом, очередной творческий взлет под мудрым руководством большевистской (коммунистической) партии[359].
Последней каплей стало обсуждение в 1957 году «ошибок» украинского и советского актера и режиссера Леся Курбаса, реабилитированного в этом самом году. После свёртывания политики «украинизации» он был обвинен в «националистических извращениях», отстранён от руководства основанного им же театра «Березіль». С декабря 1933 года Курбас работал режиссёром-постановщиком в Малом театре и в Еврейском театре в Москве. Его арестовали 26 декабря 1933 года в столице СССР по делу «Украинской военной организации». В феврале 1934 года этапом отправили в Харьков, а в апреле судебной «тройкой» приговорили к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Срок Курбас отбывал в 4-м отделении Белбалтлага: на лагпункте Выгозеро и в Медвежьегорске, где он ставил спектакль в Центральном театре Беломорско-Балтийского канала. Потом — новые постановки в лагерном театре уже на Соловках, откуда его направили в лагпункт «Анзер». Девятого октября 1937 года Курбаса приговорили к высшей мере и расстреляли.
На трибуне XXII съезда КПСС академик А. Е. Корнейчук. Вторая справа в президиуме — Е. А. Фурцева. 1961 г. [ЦГА Москвы]
И Завадский, и Шостакович были в ярости:
— Как, опять мы должны безмолвно участвовать в бесстыдной вакханалии посмертного глумления над людьми, перед памятью которых давно надлежит каяться?[360]
Как водится, отдуваться пришлось организатору группы. У Бориса Поюровского никаких тезисов не было. Усыпленный «бурными аплодисментами», которые полагались ему, что называется, «по должности» — как представителю РСФСР, Борис Михайлович в какой-то миг утратил контроль над собой. Он умудрился раскритиковать пьесу Корнейчука «Почему улыбались звезды», которая с успехом шла почти во всех городах страны.